— Эм…
— Ну же, представь, что тебе вновь 18 лет. Нет, лучше даже 6. Что бы ты сделал?
— Не знаю, закончил бы школу экстерном, наверное. Поступил бы в другой вуз, чтобы сравнить, есть ли разница.
— Экстерном говоришь. Но ведь тогда всё твои друзья, с которыми ты познакомился за школу и институт, не знали бы тебя. И непросто было бы найти подходящий повод, чтобы с ними вновь познакомиться.
— Хм. Тогда… наверное, я не стал бы так радикально всё менять.
— Парадоксально, не правда ли? Нам кажется, что мы столько всего хотели бы поменять в нашей жизни. Но на самом деле это иллюзия, мы не хотим проживать всю жизнь заново, мы хотим лишь выкинуть из неё всё плохое и оставить всё хорошее. Но жизнь так не работает. Каждый выбор, каждое действие могут иметь долгосрочные последствия, которые мы часто и не замечаем. А потому возможность вернуться назад и "всё исправить" не так уж хороша, как кажется на первый взгляд.
— Но если уж мы допускаем возможность перемещаться назад во времени по собственному желанию, зачем ограничиваться одним разом? Что если мы могли бы откатываться назад многократно? Посмотреть различные варианты, и в итоге выбрать самый лучший? Разве это не решило бы все проблемы?
— Ты так и не уловил основную мысль. Допустим ты решил вернуться в тот бой, где пострадала Мина, и вести себя умнее. Но в итоге ты разозлил противника ещё сильнее, и он не покалечил, а убил тебя. Или ты вернулся в тот день, когда внезапно оказался здесь, и вместо площади пошёл в другое место в надежде, что всё пойдет по-другому. Но где гарантия, что на переходе тебя не собьет машина? Какой бы плохой тебе не казалась твоя жизнь, ты знаешь, что в ней произошло. А любое изменение чревато последствиями в разы страшнее.
— Возможно. Но ведь и дальнейшая жизнь может преподнести мне любые сюрпризы. Бояться менять прошлое всё равно что бояться жить, да, любой миг может принести внезапную смерть, но он также может принести и что-то замечательное. Для меня не было бы разницы, жить свою жизнь дальше, или вернуться в прошлое и попытаться сделать из неё что-то новое.
— Для тебя может и не было бы. А вот для мира, в котором ты живешь и на который влияешь, разница может быть колоссальной. Ладно, я увлекся.
— Вы меня звали.
— Да, нам нужно многое обсудить. Придется зайти издалека.
Старейшина закашлялся. Кашель был тяжелым, долгим и не предвещал ничего хорошего. Андрей заметил следы крови на столе. Он обеспокоенно взглянул на руку Старейшины, ожидая что и она окажется в крови, но рука была в порядке. Наконец, старейшине стало легче, и он вновь заговорил:
— Радиация подрывает здоровье. Мало кто в куполах дожил до моего возраста, но похоже, и я достиг своего предела.
— Наверняка есть какое-то лечение…
— Его не было даже до катастрофы. Иначе мы бы здесь не сидели. А сейчас… Но знаешь, дело даже не в физиологии. Я устал. Я прошел через хаос и давление, которое сломало многих людей вокруг меня. Я принимал решения, которые стоили жизни другим людям. И вот я здесь и я… я больше не хочу никого терять. Не могу терять. Это убьет меня, а я хочу уйти на своих собственных условиях.
— Вы же не думаете о суициде, верно?
— Суицид? Можно и так сказать, наверное. Когда человек отправляется в последнее паломничество и знает, что он из него не вернется, это суицид?
— Если у него нет возможности вернуться, то да. Постойте, паломничество? Только не говорите мне что собираетесь сделать то, что не дали сделать мне, и подняться на поверхность.
Старейшина внезапно разразился хохотом. Впрочем, его смех быстро перешел в новый приступ кашля. Успокоившись, он продолжил:
— Поверхность? Нет. Я уже как-то говорил тебе. Я был когда-то похожим на тебя, и, как и ты стремился к свету…
— Да, да, а теперь вы видите наше будущее там, внизу, во тьме. Я помню.
— Именно. Туда я и отправлюсь.
— Но… как? И кто займет ваше место?
— Ты скоро узнаешь как. А мое место. Я собираюсь рекомендовать Артура,
— Но…
— Не перебивай! Я знаю, что ты хочешь сказать, Артур хороший боец, но он не сможет работать с людьми. Поэтому время придет, ты сменишь его на этом посту.
Андрей едва не подавился слюной от удивления. Перед глазами пронеслось то, как старейшина носился с ним больше, чем со всеми остальными. Планировал ли он это с самого начала? Он вдохнул и вывалил все свои сомнения:
— Что? Почему я? А что, если я не хочу? Об этом вы подумали? Я ведь даже не разделяю ваших подходов. Я не смог навредить тому химику, не думаю, что когда-нибудь смогу, если честно. И не думаю, что кто-либо в куполе будет мне рад после произошедшего.
— Старейшине не должны быть рады. Его должны уважать. И прошедшая операция сделала тебя известным, даже если ты считаешь, что с плохой стороны. Ты не убежал, ты среди нас, ты оправился после ранений. Да, ты совершил ошибку, но это лишь показывает, что ты сделаешь все чтобы не совершить ее еще раз. И да, я знаю, что ты этого не хочешь. А потому и говорю, что ты заменишь Артура, когда будешь готов. И я знаю, что рано или поздно ты согласишься, знаешь почему?
— Понятия не имею.
— Ты из того типа людей. Людей, которые не могут стоять и смотреть, как происходит что-то плохое. Большинство пройдет мимо и скажет — это не моя проблема. И ты хотел бы сделать также. Но где-то в глубине тебя живет голос, и этот голос твердит тебе, что все происходящее вокруг — твоя ответственность и бездействие — это выбор, ничем не отличающийся от действия. Поэтому ты будешь новым старейшиной. А что касается убеждений. Я не прошу тебя быть таким как я. Напротив, я не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки, хотя временами это и будет неизбежно. Ищи свой собственный путь, веди людей туда куда считаешь нужным. Это единственный способ, при котором они пойдут за тобой.
— Я…
— Тебе надо обдумать это, я понимаю. А пока что позволь рассказать тебе одну историю.
— Их мне сейчас ещё не хватало…
— Тсс, слушай. Сразу после катастрофы я познакомился с одним парнем. Его звали Уильям. Уильям Орнеги. Тогда ему было 11 лет. А я… мир рухнул, моя компания сгорела вместе с ним, а братства в том виде, в котором оно существует сейчас, ещё не существовало. Но если ты думаешь, что это было простое время, то ты ошибаешься, многие люди не могли смириться с произошедшим, а остатки тех компаний, что строили купола, пытались установить свою власть и максимально отупить население, чтобы им было проще управлять.
— Судя по всему, им это вполне удалось.
— Частично. Но речь сейчас не об этом. Уильям был из простой семьи. Его родители не могли купить место в куполе или попытаться получить его по связям. Но у мальчика обнаружилась мутация. У них нет. Меньше всего он хотел находиться в куполах, но его никто не спрашивал. Как я уже говорил, тогда творится хаос, а я боролся за любого человека, обладавшего мутацией, так как каждый из них повышал наши долгосрочные шансы на выживание. Уильям был умен, интересовался техникой и ненавидел тех, кто пытался нас контролировать. Это и привлекло меня к нему. Ещё немного — чувство вины. Хоть я и познакомился с ним после погружения, мои действия косвенно привели к его разлучению с родителями.
— И вы не рассказали ему о роли, которую в этом сыграли?
— Нет. Я направил его гнев на, как я считал, благородное дело, и надеялся, что тем самым искупаю свою вину перед ним и остальными, ему подобными. Он был первым, кто предложил вернуться в первый купол, чтобы подключиться к системам слежения. Вместе с ним мы осваивали их, учились обманывать. Но постепенно он становился все более параноидальным, ему все время казалось, что за нами следят, и постепенно он стал все больше воспринимать купола, как нашу тюрьму. Тюрьму, из которой нас надо освободить.
— Постойте…
— Да, я не просто так рассказываю эту историю. Дослушай. Я пытался ему объяснить, что купола защищают нас, но он отказывался в это верить. Ему стало казаться, что мир на поверхности все ещё существует, а все это — какой-то страшный социальный эксперимент. Когда я осознал, что не смогу его переубедить, наши пути разошлись. Я начал возрождать братство. Что же касается него. Пару месяцев спустя субмарина, на которой он плыл, отклонилась от курса, и направилась к поверхности. Вероятно, он смог взломать систему автопилота. Годами я думал, что он умер.