Мы попытались двинуться влево, и посмотреть, что находится за баррикадой, но туннель оказался слишком узким, чтобы сквозь него протиснуться. Оказываться в толпе не хотелось, поэтому мы снова приникли к решетке. Мы стали ждать, надеясь, что ситуация изменится. Животы стали бурчать, и я достал ту еду, что упаковал с собой, покидая бараки. Мы почти доели, когда стражи порядка пришли в движение. Они сделали несколько предупредительных выстрелов из шокеров рядом с толпой, заставив ее угомониться и отступить на несколько шагов назад. Затем главный среди “миротворцев” заговорил:
«Повстанцы забаррикадировались в районе генераторов и отключили подачу электроэнергии. Если мы в ближайшее время ее не восстановим, последствия станут необратимы. Совет не собирается идти на переговоры с теми, кто пытается решить политические вопросы насилием. Нам приказано подавить это восстание в кратчайшие сроки и восстановить питание купола. По нашим данным, противник сумел наладить производство кустарного огнестрельного и другого летального оружия. Если это правда, нам разрешается использовать летальное напряжение на нашем оружии. Главное сейчас — восстановить подачу энергии…». Смысл произнесенных слов дошел до нас не сразу, а когда дошел — я перестал слушать миротворца, который продолжал свою “вдохновляющую” тираду и в ужасе посмотрел на сестру. В тот момент я был уже уверен, что наши родители находятся по ту сторону баррикад, и, если мы ничего не предпримем, их просто убьют. Я должен был их предупредить.
Последние слова я произнес вслух, и, не дожидаясь ответы Мины, снова рванулся налево и стал пытаться протиснуться в узкую щель. Бесполезно. Отчаяние захлестнуло меня, и я привалился к стенке туннеля. Никогда до этого я не ощущал такой беспомощности. Поэтому я слишком поздно заметил, как Мина, немного повозившись, проползла сквозь узкое отверстие. Попытка ухватить ее за руку успехом не увенчалась, и сверкнув глазами на прощание, она бросила мне: «Не волнуйся за меня, я их предупрежу, позаботься о себе» и исчезла в темноте тоннеля.
Еще пара безуспешных попыток протиснуться следом ни к чему не привели и я в очередной раз приник к решетке. Страж порядка уже закончил свою речь и весь отряд спешно распаковывал и распределял какие-то свертки. Через минуту, половина из них полетела за баррикаду и оттуда повалили клубы бело-голубоватого газа. А затем, как по команде, весь купол сотрясся от взрывов. Пол ушел у меня из-под ног, а в воздухе резко запахло гарью. Когда я приподнялся, баррикада была разворочена, а клубы белого дыма смешались с черным. Большая часть людей в толпе повалились друг на друга, и даже несколько стражей порядка упали, хоть по ним и было видно, что взрыва они ожидали. Я краем глаза заметил, как из толпы быстро выступил суховатый человек, и, выкрикнув: «Эй, вы, кровососы!», метнул что-то яркое в сторону миротворцев. В следующий момент, самый крайний из стражей порядка вдруг вспыхнул оранжевым пламенем, а затем оно перекинулось на двух стоявших рядом с ним. Я попытался разглядеть метнувшего, но он уже затерялся в толпе, словно его и не было. Один из стражей порядка успел крикнуть в рацию, что по ним был открыт огонь, а затем в коридоре начался хаос. Толпа ринулась вперед, оставшиеся свертки полетели на пол, и из них повалил все тот же голубоватый газ, от которого начали нестерпимо слезиться глаза и чесаться кожа.
Я бросился направо, туда, где раньше стояла толпа, но зашелся в кашле, и отрубился. Не знаю, сколько я так провалялся, но очнувшись, я обнаружил, что дым почти рассосался. Стараясь не смотреть на то, во что превратилась кожа на моих руках, я дополз до решетки, ведущей в коридор, и выбил ее ногами. Легкие горели, я почти не чувствовал своих рук, а глаза продолжали слезиться, но я кое-как двинулся в сторону баррикады. Путь до нее был усеян ворочавшимися телами, но и за ней оказались люди, видимо пытавшиеся покинуть загазованную зону оцепления. По мере ходьбы, мне стало лучше, и я прибавил шагу. Запах гари стал становиться сильнее, то тут, то там были очаги пламени, горела какая-то разлитая по полу жидкость. В отделении гремели ещё взрывы, а по стены периодически и искрили. Я старался не обращать внимания на лежащие на полу тела. Не хотелось думать о том, что потерять сознание они могли и не из-за газа. За следующим поворотом пол ушёл у меня из-под ног — весь этаж обвалился на уровень ниже, в смог. Лишь чудом не напоровшись на торчавшую из стен арматуру, я приподнялся и из последних сил побрел дальше. Кругом уже пылало пламя, а стены были раскалены докрасна. Было такое ощущение, что горит сам металл. Когда я выбрался обратно наверх, голова кружилась, а горло было ободрано от непрерывного кашля. Почему я не задохнулся в дыму? Не умер в огне? Не застрял в завале из покореженного металла? Откуда я вообще знал, куда мне идти? До сих пор не могу этого понять.
Сознание то появлялось, то угасало во мне в тот момент. Окончательно я пришёл в себя, лишь когда увидел родителей, лежащих около разорвавшегося генератора. Пламя уже добралось до них, но я знал, что это были они. Эти фигуры я узнал бы из тысячи. Не было смысла подходить. Вокруг пылал огонь, но ему далеко было до того пламени что сжигало мою душу. Я бы так и остался стоять на месте, и вероятно, задохнулся бы, если бы в моем воспаленном мозгу не промелькнуло одно слово: "Мина". Она лежала около ближайшего входа в старый туннель, её голова была придавлена металлической балкой, видимо, обвалившейся во время взрыва. Уже потом я понял, что балка была раскалена, но тогда я не ощутил этого. Я должен был вытащить её из этого ада. И я это сделал. Сдвинул раскаленный металл, взял её на руки и понес наверх, туда, куда ещё не успел добраться дым. Силы покинули меня лишь тогда, когда я увидел впереди человеческие фигуры. Я упал на колени. Хотел крикнуть им, попросить о помощи, но горло издали лишь отвратительный хрип. А затем услышал холодный голос миротворца:
— Вижу двоих повстанцев. Оружия не видно, огонь сильно их потрепал. Указания?
— Не будем рисковать, кто знает, что ещё они могут выкинуть. Огонь по моей команде."
Андрей прикусил язык до крови. Самая вредная его часть так и хотела сказать: "А потом вас убили, да?". Но он понимал, что сделай он это, и Артур больше никогда с ним не заговорит. Да и не был он циником. Просто слушать рассказ, видеть, как человек заново проживает эти события… Андрей уже пожалел о том, что старейшина заставил Артура все это рассказывать. А вот Мина была на удивление спокойна. На секунду он даже подумал, понимает ли она вообще, о чем идёт речь, может её личность и вовсе умерла в том пожаре? Но нет, в её глазах была холодная осмысленность. И боль. Просто, в отличие от брата, она полностью контролировала свои эмоции.
"Не было ни сил, ни желания просить о пощаде. Только мысль о том, как глупо выбраться живым из пекла и попасть под горячую руку миротворцев. Но вместо команды, я услышал глухой стук, неловкий вскрик и ещё один звук удара, а когда поднял глаза, на меня смотрели эти карие глаза" — с этими словами Артур кивнул в сторону старейшины — "это было последним, что я увидел, перед тем как потерять сознание. А Мина… она и раньше не любила говорить, а после этого не произнесла ни слова. "
Андрей выждал несколько минут, а затем аккуратно прочистил горло. Начинать говорить после такого монолог не очень хотелось, он все ожидал, что Артур продолжит, но тот молчал и как будто вовсе погрузился в себя и свои воспоминания. Андрей решил дать ему прийти в себя и повернулся к старейшине. Обычно он считал невежливо разговаривать при других людях на незнакомом им языке, но сейчас ему не хотелось задевать Артура, поэтому он заговорил на русском: