Дом Художника,
середина девяностых
Лина явилась на вернисаж в Дом Художника в любимом темно-синем платье, которое оживляла длинная нитка белоснежных бус. Китайский, наскоро выращенный жемчуг, скрывавший под слоем перламутра довольно крупные бусины, казался в ту пору немыслимой роскошью. Новые негоцианты, торгуя скороспелыми драгоценностями и выдавая их за настоящие сокровища, заработали в те годы целые состояния. Да что там жемчуг! Скороспелые капиталы сколачивались на чем угодно. Те, кто в одночасье утратил все, люто завидовали нуворишам. Бывшие партийные функционеры намекали на контрреволюцию. Мол, все произошло как семьдесят лет назад, только наоборот. Теперь кто был всем, тот стал никем. То, что еще недавно являлось принадлежностью государства, а, значит, по новым понятиям, стало ничьим, стремительно исчезало, либо становилось собственностью выпрыгнувших, как чертики из табакерки, бывших комсомольских функционеров и теневых цеховиков из Закавказья. В одночасье исчез Советский Союз. Вслед за страной растворился журнал, который его прославлял – «Страна Советов». Прекратилось государственное финансирование, а новых учредителей для «совкового глянца» не нашлось. Высококлассные журналисты и фоторепортеры оказались без работы и разлетелись кто куда, как птицы, склевавшие все зерно в опустевшей кормушке.
Сотрудникам детского журнала «Хоровод», где в то время трудилась Лина, повезло чуть больше. Просидев пару месяцев без зарплаты, они в последний момент влились со своим детищем в издательский дом «Преображение», который, по слухам, поднялся на вагоне бумаги, купленной Госпланом для ЦК КПСС. Вагон был послан в нужном направлении при помощи парочки предприимчивых партийных руководителей и дамы-чиновницы, рискнувшей и выигравшей в этой азартной игре. Бонусом для нее стала непыльная должность с хорошей зарплатой в новом издательстве, разжившимся дармовой цэковской бумагой.
Партийные издания, старые журналы… Да кого из серьезных людей они волновали в наступившие времена, когда в стране делились пироги куда масштабнее и аппетитнее! Одни заводы закрывались, другие скупались за сущие копейки на залоговых аукционах, новоявленные предприниматели запросто «прихватизировали» месторождения нефти, газа, ценных металлов… Недра больше не принадлежали народу, впрочем, как искусство и литература, поскольку билеты в театры и книги подорожали в разы. За пять-шесть лет страна стала совершенно другой, словно сбросила старую кожу. Новым хозяевам потребовались другие журналисты и писатели. Однако взять их было неоткуда, и старые «акулы пера» переобувались в воздухе, мгновенно становясь поборниками свободного рынка и жесткого капитализма. С тем же энтузиазмом, с каким они прежде писали о плановой экономике и общественной собственности на средства производства, обозреватели и очеркисты из почивших в бозе партийных изданий принялись прославлять свободную конкуренцию и преимущества частного предпринимательства.
Вскоре приподнялся железный занавес, и многие из прежних советских пропагандистов, тот же Вильям Пивзнер, о котором речь пойдет ниже, или Виталий Майданич, главред перестроечного журнала с огромным тиражом, оставили враз обнищавшую Россию и надолго отправились на критикуемый ими прежде Запад. Однако свято место пусто не бывает, и в образовавшиеся лакуны начали просачиваться новые технологии. Михаил Ходорковский и такие же шустрые, как он, бывшие комсомольские функционеры, повезли в страну персональные компьютеры. В первый же год прибыль от их перепродажи оказалась гигантской: сотни и тысячи процентов! Следом за компьютерами в РФ появилось еще одно техническое чудо – мобильные телефоны, стоившие в то время целое состояние. Нувориши научились с шиком доставать их из карманов в людных местах. Руку с неуклюжей и увесистой в ту пору «Нокией» «новые русские» держали на отлете и громко «перетирали по бизнесу», выдавая мягким «г» и диалектными словечками малороссийское провинциальное происхождение.
В середине девяностых фотографирование смартфоном было возможно лишь в сочинениях писателей-фантастов. В связи с этим профессия фотографа еще не канула в Лету и по-прежнему оставалась уделом избранных. Общество еще не рассталось с убеждением: хорошему фотокорреспонденту необходим свой особый угол зрения, попросту говоря, талант.