- Вы впервые в нашем храме?
- Да, - говорю я.
- Хотите облегчить душу молитвой?
- Нет, исповедаться.
- Я приму вашу исповедь…
Он действительно почти непрерывно кашляет - скорее всего, это запущенная нервная болезнь. Идем в исповедальню, куда - совсем некстати - направляется и отец Антуан в сопровождении дамы.
В кабинке тесно и пахнет свечами. Бархат тяжело обволакивает стены, глуша голос; сквозь окошечко в пологе мне видна часть лба отца Данжана.
- Говорите, сын мой. Мы одни, и только господь и я, его слуга, слышим вас в эту минуту.
- Я впервые в храме - не только в вашем. Как начать и о чем рассказывать?… Все, что я помню и знаю, это слова к окончанию службы: “Идите с миром! Месса окончена’”
Молчание. Слышу неразборчивый шепот из соседней кабинки - там исповедуется вдова. Отец Данжан - если это он? - слишком медлит с ответом.
- Это так. Идите с миром!
- Где Жоликер?
Шепот по соседству смолкает. Шорохи - и тишина.
- Где Жоликер? - повторяю я. - У меня мало времени - несколько часов. Говорите же! Почему он замолчал в мае?
- Он арестован.
Так… Мне душно, и я расстегиваю пуговицу у воротника.
- Это случилось в мае?
- Да, в ночь с восьмого на девятое.
- Немцы.
- За что?
- Выяснить не удалось.
Прощай, Жоликер! Прощай, товарищ! Из гестапо не возвращаются. Как оно добралось до тебя? С помощью техники или предательства?… Вряд ли Данжан поможет мне разобраться и установить причины. Он только участник Сопротивления, честный француз, но не специалист по контрразведке. Жоликер для него был, есть и будет Анри Жоликером, хозяином маленькой велосипедной мастерской, приехавшим в город после оккупации и едва вошедшим в контакт с франтирерами и мак eq \o (и;ґ). Его арест - рядовая потеря для организации Сопротивления, а для меня - тяжелый удар…
- После Жоликера что-нибудь осталось?
- Ничего!
- Вы не доверяете мне?
- Я же говорю с вами…
- Это не ответ!
У Данжана новый приступ кашля. Он долго отхаркивается, и я чувствую, что у меня начинает першить в горле.
- Вы знаете больше меня, мосье. Даже то, что Жоликер замолчал. Не хочу быть бестактным и спрашивать вас, что это значит…
- Хорошо… Но он не мог ничего не оставить. Он ждал меня.
- Это так. В начале мая Анри пообещал принести чемоданчик.
- Где он?
- Не торопите меня, мосье!… Я говорю: обещал, но не сказал: принес. Мы должны были встретиться в воскресенье здесь, но не встретились.
- Еще один вопрос, и я ухожу. Можно побывать у хозяйки Жоликера? Она, вероятно, что-нибудь знает.
- Лучше идите прямо в гестапо.
Окошко в пологе закрыто. Ни звука. Данжан растворился, как дым церковных свечей. Тем лучше - нам больше незачем видеть лица друг друга. Отныне мы не встретимся - разве что на небесах, куда таким неверующим, как я, вход, по всей вероятности, закрыт.
8. 1 АВГУСТА 1942. МОНТРЕ
- Руки на затылок!… И не дергайся, пока не вывел меня из терпения!… Руки!
Немолодой французский полицейский подталкивает меня к стене.
- Стойте тут. И не шевелитесь!
- Позовите офицера…
- Лечу, мосье!
Адская боль в крестце и звезды перед глазами. Ноги подламываются в коленях. Сосед справа поддерживает меня плечом. Шепчет:
- Ради бога, прикусите язык!
- За что они нас?…
- Тише… Говорят, под мостом нашли немца. Убитого.
Полицейский, отошедший было к окну, возвращается и, на этот раз без предупреждения, бьет меня сапогом. Слышу свой крик и валюсь на соседа. На какое-то время возникает чувство покоя и умиротворенности, а потом снова боль и мерзкая вонь захоженного пола.
- Внимание! Всем повернуться ко мне! А вас это не касается, красавчик?
Схваченный за шиворот, почти взлетаю и оказываюсь нос к носу с приземистым господином в штатском. По бокам его толпятся полицейские. У выхода из комнаты, расставив ноги, пасхальным херувимом улыбается часовой в полевой немецкой форме. На серо-зеленом сукне - петлицы и знаки различия СС.
Приземистый господин обводит глазами комнату, и я невольно делаю то же. Задержанных человек пятнадцать. Три женщины. Кое-кого я видел раньше, на перроне вокзала, откуда четверть часа назад меня привели под конвоем в эту комнату, не сказав, за что и не слушая протестов.
- Я инспектор Готье, - говорит господин негромко и миролюбиво. - Сейчас вы подойдете к этому столу и положите документы. Без шума и вопросов. Подходите слева.
…Все началось с того, что полиция внезапно оцепила перрон. Я ждал поезда и думал о Жоликере и прозевал момент, когда ажаны закупорили входы и выходы, что в принципе не меняло дела, ибо все равно никто не дал бы мне улизнуть. Если уж привыкшие к облавам и внезапным проверкам французы не успели навострить лыжи, то чего можно требовать от зеленого новичка?
- Я иностранец, - сказал я с наивным возмущением. - Я еду в Берлин!
Полицейский нехотя толкнул меня к стене.
- Руки на затылок. И заткните пасть…
Задержанных вводили по одному и группами и расставляли вдоль стены. Странно, но никто не протестовал и даже, кажется, не был особенно испуган.
- Начали!
Задержанные по одному отделяются от стен, кладут документы и возвращаются на место. Готье подравнивает стопку, следя, чтобы ни один листик не соскользнул на пол. Херувим у двери мечтательно вперился в юную девушку, почти подростка, ежащуюся, как на ветру.
Делаю шаг и, ломая очередь, оказываюсь перед инспектором. Ажан хватает меня за рукав, но Готье делает знак.
- Отпустите его. - И ко мне: - Почему вы нарушаете порядок?
- Инспектор! - говорю я горячо. - Разве полиция и произвол - одно и то же? Я иностранец, мои документы в порядке, но никто не выслушал меня, а сержант оскорбил действием! И это Франция?!
- Ваш паспорт?
- Вот он!
Готье, не раскрывая, кладет мой паспорт поверх остальных.
- Где вас задержали?
- Я ждал поезда.
- Другие тоже.
- Я ничего не совершил.
- Эти же слова скажет любой…
- За что же в таком случае нас задержали?
- Говорите только о себе. Вы лично доставлены сюда для проверки документов.
Готье подравнивает стопку документов, добиваясь педантичной прямизны.
- Дайте ему кто-нибудь стул и посадите отдельно… Внимание, все! Сегодня экстремистами убит шар-фюрер СС. Труп обнаружили под мостом, и, естественно, в первую голову проверяются лица, стремящиеся покинуть город. Надеюсь, всем понятно?… Сейчас придут машины, и вы поедете в комендатуру. Там с вами побеседуют, с каждым в отдельности… При посадке ведите себя смирно - нам приказано применить оружие при попытках к бегству… Где стул для мосье?
Поезд, конечно, уйдет без меня. Когда будет следующий? В комендатуре надо требовать немедленного освобождения. В Монтре я приехал, чтобы справиться о местных ценах. Каких и на что, надо додумать по дороге. При осложнении прибегну к защите консула. Кроме него, у меня в запасе берлинский телефон фон Кольвица и мосье Каншон…
С ноющей спиной, но почти спокойный иду к машине. Нас выводят через пустой зал и быстро заталкивают в кузов крытого “бенца”. Не успеваю и. глазом моргнуть, как машина, стуча мотором, ныряет влево, и в проеме, поверх голов, возникают и скрываются башенки собора. У заднего борта на корточках, с автоматами наизготовку безмолвствуют два солдата СС.
Машина сворачивает в распахнутые железные ворота и тормозит.
- Всем выйти!… Поживее!
Едва успеваю соскочить, как новая команда:
- Руки на затылок! Не оглядываться!
Раз, раз - и мы в коридоре, узком и слабо освещенном. Все проделывается быстро, в темпе, противопоказанном для полноты и возраста коммерсанта Слави Багрянова.