— Хочешь посмотреть кино? — спросил я.
— Конечно. — Она закинула ноги на сиденье, зарывшись в мягкую подушку. — Я могла бы перекусить. На самом деле я не была голодна за ужином.
— Чего ты хочешь? Чипсов? Печенья? Морковных палочек?
— Эй, следи за своим языком.
Я моргнул.
— Что я сказал?
— Морковные палочки. — Ее лицо помрачнело. — Как насчет попкорна?
— Попкорн так попкорн. Фильм выбирай ты. — Я бросил ей пульт и удалился на кухню, нуждаясь в некотором расстоянии. Этот сладкий, мягкий аромат был слишком соблазнительным.
Взяв миску с попкорном, чтобы мы могли разделить ее, я поставил ее между нами и протянул ей плед.
— Держи.
— Как ты узнал, что я замерзла?
Потому что я знал ее. Или когда-то знал.
— А ты замерзла?
— Да. — Она выхватила его у меня из рук и накинула себе на ноги. Затем схватила горсть попкорна и увеличила громкость телевизора. — Мы будем смотреть «Холлмарк» (прим. ред.: Холлмарк — кинокомпания и телевизионный канал, транслирующийся в США. Специализируется на производстве и трансляции классических сериалов и фильмов, ориентированных на семейный просмотр). Этот фильм только начался.
— Серьезно?
— Сейчас декабрь, Тобиас. Они показывают его только раз в году.
Что означало, что она будет смотреть «Холлмарк» или ничего.
— Хорошо. — Скоро нам будет о чем поспорить. Сегодня вечером я не собирался препираться из-за фильма «Ковбойское Рождество».
Ева вдыхала запах попкорна и в итоге съела большую часть миски, прежде чем поняла, что я не взял ни горстки.
— Ты не хочешь?
— Нет. Я уже потренировался. — Я пришел домой раньше и обнаружил пустой дом, в котором пахло Евой. Мне нужно было сжечь немного энергии, поэтому я развернулся, забрался обратно в свой грузовик и направился в спортзал.
— Боишься, что потеряешь шесть кубиков? — Ее взгляд скользнул вниз по моему телу, глаза потемнели.
Еве нравились мои шесть кубиков. Ей нравились очертания моих бедер и сила моих рук. И это выражение ее лица… Черт. Это был тот взгляд, который обычно отправлял нас в постель.
Я зачерпнул горсть попкорна и запихнул его в рот, с каждым хрустом заставляя себя оставаться на этой стороне дивана. Вот только я не был голоден ни к чему, кроме нее.
Она заерзала, придвигаясь ближе к своему подлокотнику. Мы оба повернулись к телевизору как раз вовремя, чтобы увидеть, как пара на экране целуется.
К черту мою жизнь.
Я не был так сексуально озабочен с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать на вечеринке у друзей, где все чирлидерши выпускного курса решили искупаться нагишом в горячей ванне.
Но делать было нечего, кроме как страдать. Фильм тянулся и тянулся, и примерно через час Ева отставила пустую миску из-под попкорна в сторону, затем подвинулась ближе к середине дивана.
Она зевнула три раза и с каждым разом медленно продвигалась в мою сторону. На четвертом она издала стон.
— Что не так?
— Я не могу удобно устроиться.
Я закинул руку на спинку дивана.
— Иди ко мне.
Она не колебалась. Расстояние между нами исчезло, и она прижалась ко мне. Прошло всего шестьдесят секунд, прежде чем она заснула.
Пульт был слишком далеко, чтобы я мог дотянуться до него, не разбудив ее, поэтому я сидел и досматривал остальную часть фильма, переживая путешествие вымышленной пары к «долго и счастливо», в то время как мокрые волосы Евы пропитывали мою рубашку.
Когда фильм закончился, я глубже вжался в диван и уставился в потолок. Что, если бы это была наша жизнь? Действительно ли все было так плохо? Разве она не могла быть счастлива здесь?
Нет. У нее был шанс, и она ушла. Я не совершу ошибку, снова опустившись на одно колено только для того, чтобы получить удар ногой в лицо.
Я глубоко вздохнул и подвинулся, просунув руки под ее колени и плечи. Затем одним махом поднялся с дивана, держа Еву на руках, и отнес ее в гостевую спальню.
— Фильм закончился? — пробормотала она, ее глаза все еще были закрыты.
— Наконец-то.
— Он тебе понравился?
— Нет.
— Лжец, — прошептала она. — Ты любишь рождественские фильмы.
Я усмехнулся и шагнул в темную комнату, укладывая ее в кровать.
— Спи крепко.
Быстро поцеловав ее в лоб, я двинулся, чтобы отойти, но ее рука схватила мою.
— Тобиас? — Ее глаза открылись, и эти карие омуты стали моей погибелью.
Она больше не сказала ни слова. В этом не было необходимости. Мы танцевали этот танец сотни раз.
Я заключил ее в объятия, придвигая нас обоих глубже в постель.