Я захотел помыться и побриться. Они принесли мне горячей воды, мыло и безопасную бритву, прислуживая с такой милой любезностью, что я внезапно осознал свое одиночество. Став немного чище, я отправился вместе с начальником торгового пункта в лавку и, сняв всю свою одежду, переоделся в грубое чистое платье, какое смог там купить. Затем, чувствуя себя великолепно отдохнувшим, отправился бродить по поселку, надеясь, что девушки будут влюбляться в меня. Но потому ли, что я выглядел слишком старым или измученным, или казался некрасивым, или просто имел дурацкий вид, ни одна из них, насколько мне известно, в меня не влюбилась. Под конец я удовлетворился тем, что, сидя на пригорке, смотрел на девушек и парней, поселок и море, сожалея, что ни к чему этому непричастен.
XV
Человек и сверхчеловек
И так, хотя я, кажется, уже объяснял, что происхожу от Карла Великого, меня постоянно выводит из себя, что я то здесь, то там, а в общем везде натыкаюсь на бедных родственников. Причем родство это, к несчастью, обнаруживается через одинаково присущие нам отталкивающие черты. Боясь, что признания, подтверждающие это наблюдение, могут бросить тень на меня самого, я предпочитаю сослаться на исследования в области человеческого поведения одного моего приятеля, склонного к науке.
Этот приятель занимал квартиру, из окон которой была видна значительная часть жилого района центрального Манхаттана. На него смотрели фасады и тылы ближних и дальних многоквартирных домов, гостиниц, пансионатов, частных владений, битком набитых и кишмя кишащих существами, принадлежащими к роду «человек». И вот он решил — разумеется, только из высоких побуждений — установить у одного из своих окон мощный телескоп. По вечерам, когда люди обычно удаляются в интимную обстановку своих спален, будуаров и ванных комнат, он направлял объектив телескопа туда, где забыли опустить шторы, и мог, таким образом, наблюдать и изучать поведение людей, не подозревающих, что их кто-то видит.
Собираясь предъявить столь серьезные обвинения, я хочу заменить важные обобщения моего приятеля рассказом о том, что однажды ночью довелось увидеть мне самому. И все же, даже опираясь на авторитет собственного свидетельства, я не решаюсь так грубо нарушать условности хорошего тона и могу только намекнуть о том, что открылось моему взору. Уж лучше скажу одно — ибо к тому я и веду весь этот разговор, — что среди мелких привычек эскимосов нет ни одной такой, которая не была бы в ходу у представителей нашей благородной арийской расы. Примите это авторитетное заявление из уст Подглядывающего Тома.
Однако я не хотел бы, чтобы меня записали в защитники неприкрытого греха. Уж лучше будем относиться к этому с той же терпимостью, с какой относимся к пьянству, не заставляя себя воображать, будто мы лучше, чем есть на самом деле.
И вот я брожу среди дерновых построек гренландцев, наблюдая, насколько мне удается, их жизнь, испытывая порой капельку отвращения, но еще больше завидуя, разглядывая и подвергаясь разглядыванию, смеясь и терпя насмешки, очарованный и трудолюбием, и праздностью, и общим для всех весельем. Я то прохаживаюсь, то, застыв на каком-нибудь пригорке, принимаюсь размышлять о жизни и любви, о грязи и о счастье, вздыхаю о собственной судьбе. А часы бегут. Что же происходит тем временем?
XVI
От Готхоба до Караяка
Двадцать два гренландца гребут как сумасшедшие, направляясь в Караяк-фиорд, где после десятичасового сна трудятся вовсю, спасая свое имущество, потерпевшие кораблекрушение. Во время отлива они выуживают вещи, во время прилива относят их в лагерь. Но вот прибывают гренландцы с запиской от меня. Пир, чтобы отпраздновать это событие! И толпа, собравшись вокруг пылающего костра, пьет кофе и ест сухари.
Один гренландец гребет изо всех сил, направляясь на север в Готхоб. Прибыв туда, он спешит в дом управляющего колонией[25] Симони и передает ему письмо.
— Как! — восклицает Симони, — самолет Крамера потерпел аварию в Караяк-фиорде? И два человека утонули?
Он посылает за доктором.
— Едем, доктор! Может быть их удастся спасти.
Сзывают людей. Каждый садится на свою моторку и отправляется.
25
Выше в повествовании Р. Кента Ч. Симони, видимо, ошибочно именуется губернатором Готхоба, тогда как он был лишь управляющим колонией. Колониями в Гренландии назывались административные единицы.