Скоро люди убедились, что фашисты лгут. На партизанские [67] площадки прилетали те же летчики, которые выполняли первые полеты по эвакуации детей, и никто их не сбивал. Их знали партизаны по фамилиям и именам; мы также начали привозить письма детей, вывезенных в советский тыл. Письма быстро стали достоянием не только родных, но и других детей, проживающих в районах партизанского края...
Как-то раз мы в паре с Иваном Суницким готовились лететь во вражеский тыл, а пока отдыхали в сарае рядом со стоянкой самолетов.
— Давай поспим, — сказал Иван, ложась со мной на телегу.
— Жарко... Зудит все тело... — У меня началась экзема и доставляла много неприятностей. — Скажи, в эту ночь на площадке будут дети?
— Будут, обязательно будут, и очень даже много, — успокоил Иван, закрывая глаза.
— Ты сумеешь всех посадить в свой лимузин?
Иван повернулся и пропел, толкнув в плечо:
— Ты же летчик, Петька, а это значит...
Его спокойствие и уверенность подействовали на меня. Мы задремали.
Во сне мне все время мерещился инверсионный след быстро летящего самолета с дымовой завесой...
— Ну и полет же я видел, — сказал я, просыпаясь.
— Во сне, что ли?
— Ага, солнце, знаешь, и облака...
— Днем, над облаками, будем летать после войны, а пока полетим ночью.
Боковым зрением видел я курносый профиль Ивана. Лежал он, закинув руки за голову, покусывая губами соломинку, думал о чем-то своем. Впрочем, о чем мы думали тогда? Когда долго водишься с людьми, нетрудно угадать их думы. «Слетать бы поскорей да вернуться», — примерно так думал Иван. А тревогу, конечно, прятал подальше. Хоть и воевал он давно, мог бы привыкнуть ко всему, но холодок по коже все же пробегал перед каждым вылетом.
Суницкому, как и Сереже Борисенко, довелось повоевать на Северном Кавказе. Весь ноябрь и декабрь 1942 года он снабжал боеприпасами бойцов, отрезанных с одной стороны противником, а с другой — Главным Кавказским хребтом. Посадочных площадок для [68] тяжелых транспортных машин в горах не было, поэтому к окруженным могли летать только По-2.
Однажды четыре «мессершмитта» зажали самолет Суницкого и отбили у него хвостовое оперение. Машина вспыхнула. Но Иван сумел быстро спланировать и посадить самолет среди гор, покрытых густым лесом. Немецкие летчики долго пикировали, расстреливая догорающую машину. Они улетели лишь тогда, когда израсходовали весь боезапас.
К счастью, Суницкий и его штурман Червяков отделались легкими ожогами и ушибами. Через пять дней они добрались до своего аэродрома, где их считали уже погибшими.
Поскольку днем наши несли большие потери, летать в горы стали рано утром, когда немцы еще спали, а возвращались на базу поздно вечером, в это время гитлеровские летчики уже заканчивали полеты. Когда же была неблагоприятная погода, тогда летали и днем над облачностью.
Часто длины площадок не хватало для перегруженного самолета, однако приходилось рисковать. Самолет, еще не набрав достаточной скорости, срывался в пропасть и в падении добирал ее.
Подстерегала наших и еще одна опасность — рядом располагался противник и открывал огонь из всех видов оружия.
Особенно опасно было летать над местечком Алагир. Это был контрольный пункт маршрута, или, как мы говорим, ворота. Здесь наших подстерегали и «мессершмитты», и зенитки, установленные в горах. Но ребята уже знали повадки фашистских стервятников. Из ущелья, от горы к горе плотно прижимаясь к самому Кавказскому хребту, а то и ныряя в облачность, они упрямо пробивались к цели. Иногда, чтобы быстрее проскочить этот самый Алагир, По-2 набирали высоту в две-три тысячи метров и падали вниз, развивая максимальную скорость. Избежав встречи с истребителями, уйдя от зенитного огня, они уже спокойно продолжали свой полет.
Впрочем, «спокойно» не то слово. Тот, кто летал в горах, знает, в какую болтанку попадали легкие машины. То самолет с огромной силой тянуло вниз, то бросало вверх, где торчали острые скалы, покрытые вечными снегами.
Защитники Кавказа в кровавых боях остановили [69] горных егерей отборной дивизии «Эдельвейс», добравшихся в августе 1942 года аж до Эльбруса, и потом погнали их прочь.
Об этой операции, вошедшей в историю войны под названием Мухолской, часто вспоминали Иван Суницкий и другие наши летчики, которые летали над Алагиром, Мухолом, Дигорой, где шли особенно тяжелые бои.
...К сараю подошли летчики-ночники Борисенко, Носов, Козлов, Горяинов, Лобженидзе, Кулагин, Колобков, Харченко. Все вместе мы пошли в столовую. Сегодня к нам пришел аппетит раньше времени, и девушки — помощники нашего уважаемого повара Веры Дубравиной — подали ужин сразу для всех.
Садилось солнце, небосвод был ясный, но горизонт слегка заволакивало дымкой. Приближались сумерки.
Техники вытаскивали самолеты из укрытий, запускали двигатели, пробовали их работу на разных режимах. Так обычно начиналась наша рабочая ночь.
— Все самолеты звена к полетам готовы, — доложил Суницкому старший техник звена Владимир Волков.
Иван хитро подмигнул мне и с присущей ему добродушной улыбкой сказал:
— Бери, Петя, пример с нашего звена.
— И у нас будет полный порядок, — ответил я. Старший техник моего звена Григорий Дебелергов встретил меня, Лобженидзе, Савина, Долгова, Баландина недалеко от самолетов. Он бодро приложил ладонь к фуражке.
— Можно без доклада, — разрешил я Дебелергову, который всегда обслуживал мой «флагманский» корабль. Его уже успели отремонтировать. Медленно я обошел самолет, погладил по привычке ладонью перкалевую поверхность.
— Заправил оба бака?
— Оба, под самое горлышко, — ответил Григорий. — Груз — боеприпасы. Одежда для детей...
— Гранаты и снаряды не взорвутся?
— Все закрепили намертво. Взрыватели упакованы отдельно в ящики...
— Ну, пора.
Сажусь в кабину, включаю зажигание... Двигатель, как и десятки раз до этого, завелся, что называется, с пол-оборота. Пожалуй, никто, кроме Гриши, не добивался [70] постоянного полуавтоматического запуска мотора М-11 без проворачивания винта для засасывания смеси в цилиндры. Правда, у меня с запуском двигателя бывали срывы на других площадках, где запуск мотора по Дебелергову не получался.
Покачивая крыльями, зарулил на исполнительный... Получив сигнал, послал самолет вперед по взлетной полосе. Встречный воздух помог раньше расчетного времени оторвать машину от земли. Заканчивались сумерки, наступала ночь.
Высота 2500 метров. Скоро линия фронта. За пять-восемь километров до нее перевожу самолет в горизонтальный полет. Осмотревшись и уточнив координаты, сбавляю обороты до минимальных, чтобы на приглушенном моторе неслышно спланировать за линию фронта.
...Восемьсот метров, пятьсот... Все! Передовая осталась позади. Правый вираж... Стрелка компаса приближается к заданному курсу... Стоп — так держать!
На малой высоте под крыло самолета быстро уходят села и хутора, поля и леса, озера и перелески — все наземные ориентиры.
Полеты к цели, особенно обратные, когда на борту находились дети, выполнялись, как правило, на низкой высоте. Уменьшалась возможность попасть в лучи прожекторов или встретиться с ночными истребителями.
Несколько дней назад эту новую трассу проложил Сергей Борисенко. Вернувшись, он подробно рассказал нам обо всех особенностях ночного маршрута и о партизанской площадке. Так мы делали всегда. Сведения о том или ином полете помогали успешно решать боевую задачу. Осведомленность о ночной трассе и площадке укрепляла уверенность в благополучном исходе.
Все хорошо шло и в этот раз. Я долетел до цели и приземлился на площадке, на которой увидел партизан и детей. Значит, фашистская провокация окончательно провалилась.
Потом несколько дней мы летали на другие площадки.
И вдруг пришла весть. Немцы сняли с фронта полк и бросили его на уничтожение партизан. Бригада Гаврилова попала в блокаду.
Народным мстителям пришлось отходить в глухие леса и болота. Связь с бригадой оборвалась. Напрасно [71] дежурили день и ночь наши радисты. Партизаны молчали.
Мы, конечно, догадывались, что партизаны нуждаются в помощи, ждут самолеты, которые привезли бы им боеприпасы и забрали раненых. Но почему же они не зовут нас? Испортилась рация? Однако Гаврилов — командир предусмотрительный, в запасе у него был еще один «северок» — малогабаритная рация, выпуск которой наладили ленинградцы в блокаде. «Северок» как бы специально предназначался для партизан. Его отличала надежность в работе с достаточным диапазоном частот, с небольшими батареями питания. В любое время рацию можно было развернуть для связи.