о ставив нож на столе, предложил дальше резать по мере надобно сти.
Огромный черный каравай с хрустящей корочкой быстро уменьшался, да и сало таяло,
как на сковородке. А хозяин все расспрашивал нас про фронт, как будто мы могли знать
больше, чем он сам. И когда убедился, что ничего нового от нас не услышит, по скреб в
затылке и высказал, наверное, самое заветное:
- Может, сразу растерялись наши от неожиданно сти, а уперлись бы да дружно бро сились
на врага, то и не пришло сь бы вот так, в одиночку, по лесам пробираться?
- Упирались, батя. Еще как упирались! - горячо и напористо возразил Астафьев.
Задетый за живое упреком Юхима, Астафьев рассказывал о первых боях. Он не
оправдывался перед этими добрыми людьми, а про сто вспоминал и как бы сам себя
проверял, так ли вел себя в трудные минуты.
Служил он неподалеку от границы связистом. Его радио станцию разбомбило, а его
самого взрывной волной отбро сило в канаву. Когда очнулся, никого своих уже не было, мимо
проходила наша артиллерия на конной тяге. Пришло сь из радиста превратиться в
артиллериста. Целую неделю пробирались по болотам, хотели вырваться из окружения. Но
наткнулись на фашистскую автоколонну. Дали по вражине из трех сорокапяток. Уцелел
только генеральский "опель", потому что шел позади колонны...
- На середине села, на углу школы, новая власть громкоговоритель приладила, - не
унимался старик. - День и ночь хвалятся, как они чай пьют в Мо скве. А мы же не знаем, где у
них кончается брехня.
- Нет, дорогой, до Мо сквы у них руки коротки! - убежденно сказал Лева. - Пять дней
назад мы на одном хуторе слышали голо с Мо сквы. Наши силы собираются в кулак, и скоро
фашисты получат свое. Ведь в самом начале почему они прорвались? Про сторы у нас
огромные. А враг неожиданно навалился железной громадой на наши приграничные части.
Подмял и углубился. Но дальше-то уже не катит таким маршем. Скоро наши упрутся, как вы
говорите, и дело пойдет по-другому...
- Да я-то что, я не сумлеваюсь. А только у людей руки опускаются. Даже готовый
урожай не хотят убирать. Для кого?
- Для себя! - не задумываясь, ответил я. - Надо молотить и прятать зерно, как это сало.
В большой русской печи с веселым треском горели дрова. Хотело сь, конечно,
обсушиться, обогреться. Но я спро сил, кто в селе теперь хозяйничает.
- Да два мироеда, - ответил Юхим. - Один бывший кулак, а другой вор, о свобожденный
немцами из барановичской тюрьмы, дерутся за место старо сты в селе.
- Вот их вам и надо бояться прежде всего. Узнает кто из них, что вы дали нам приют, и
донесет завтра же, чтобы выслужиться. Так что мы лучше пойдем. Спасибо вам, что
накормили и обогрели.
- Ах, зозюлечки мои, и куда ж вы в такую мокроту! - чуть не со слезами взмолилась
хозяйка. - Да в такую погоду добрый хозяин собаку из дому не выпустит!..
Хозяйка вдруг о становила Евсеева, который вперевалку, медвежьей походкой шел к
двери.
- Куда ж вы пойдете в такой рваной гимнастерке? Коли сушиться некогда, то я вам дам
Юхимову рубаху.
Грузный, на голову выше всех нас ро стом, сержант Евсеев о становился перед женщиной
и, виновато улыбаясь своей добродушной улыбкой, сказал тихо:
- Рубашку нельзя мне надевать, я военный, пойду в гимнастерке уж какая есть.
- Да что ж то за гимнастерка! Все плечо голое! На сучок чи на чо напоролись?
- На штык фашистский, - коротко ответил Петр.
Хозяйка только руками всплеснула и потребовала еще задержаться, пока заштопает
гимнастерку.
- О-о, нас если начать штопать, то хватит на целые сутки, - во скликнул я, однако
по советовал Петру снять гимнастерку и отдать в ремонт. А Баранова по слал по стоять за
дверью на всякий случай.
Хозяйка скомандовала Евсееву:
- Раздевайтесь!
Тот неловко протянул свои огромные плотничьи руки:
- Дайте мне что-нибудь прикрыть спину на то время.
- Да что она у вас, такая мерзлячая? - удивилась хозяйка.
- Не то... - уклончиво ответил Петр и, сняв гимнастерку, под которой больше ничего не
было, подал ее хозяйке.
- Бож-же мой! Что это у тебя? - испуганно вскрикнул хозяин, когда увидел спину
сержанта.
- Это гитлеровцы правду выколачивали из меня шомполами, - криво ухмыляясь, ответил
Петр.
- Да вы смотрите, люди добрые, живого места нету на этой спине! продолжал