На тетрадном листе он изобразил кабинет управляющего банком. Ну… Я так думаю, что это — кабинет. Стена, с висящими на ней часами; большой стол, за котором сидел мужик с достаточно упитанным лицом, высокое окно за спиной мужика — все это я уже видел.
Рядом со столом дед изобразил еще одно кресло. В кресле сидел Сергей Витцке. Естественно, вывод о личности персонажа был сделан вовсе не потому, что Алеша совсем уж являлся вундеркиндом в свои годы. Талант несомненно имелся, но все же не уровня профессионального художника. Похожести, скажем прямо, маловато. Я видел прадеда в сновидениях. Хотя, возможно, именно так отца оценивал дед.
В шесть лет все кажется иначе. Вот и Сергей на рисунке деда казался выше, плечи его выглядели шире, на голове имелась ну о-о-о-очень густая шевелюра и гордый профиль слегка навевал мысли об орлах.
В общем, мужчина с львиной гривой мало походил на Сергея Витцке, однако над его головой было написано слово «папа». Думаю, вряд ли ребенок обозначил бы подобным образом кого-то левого.
Общая экспозиция картины идеально совпадала с тем сном, который привиделся мне в первые дни пребывания с школе. Именно такую сцену я наблюдал во сне, когда прадеду обещали сделать памятную надпись на памятном подарке.
И да, какие-то загогулины тоже имелись. Алёша действительно воспроизвёл символы, которые на первом, оригинальном варианте оставил Сергей Витцке. Другой вопрос, что лично мне они не говорили вообще ни о чем. А с Судоплатовсм встретиться так и не получилось. Но я знал наверняка, дневник надо беречь. В этом дневнике есть важная информация.
В общем, когда в первый раз мне пришлось лететь с Панасычем ради тетрадки маленького Алеши, я хотя бы понимал, во имя чего рискую. Но даже тогда полёт оставил неизгладимый след в моей душе. Я раз и навсегда зарёкся повторять сей вообще ни разу не увлекательный аттракцион. Однозначно, в новой жизни лётчиком мне не быть. И слава богу, что дед оказался разведчиком, а не каким-нибудь ассом военно-воздушных сил.
Кто же знал, что опыт придётся повторить.
Ничего не имею против самолётостроения в 1939 году, и может, они все тут большие молодцы, но у меня, пока мы добирались к Берлину, снова присутсвовало твердое убеждение, что я никуда не долечу, что самолет рассыпется прямо в воздухе.
Естественно, предвзятое отношение и отсутствие веры в инженерных гениев 1939 года — это побочный эффект жизни в более продвинутом времени. Умом я данный факт понимал, все познаётся в сравнении, но легче от этой мысли во время полёта ни черта не стало.
К сожалению, фины не смогли еще придумать более удобный способ, чтоб быстро попасть в Германию. Хотя, по-моему, и не смогут. Не помню, кроме самолётов будет ли там другое прямое сообщение. По-моему, нет.
Я так понял из рассуждений Эско Риекки, когда мы готовились к поездке, еще была возможность сделать это по воде. Но только до определенного места. Потом придется долго пилить на поезде. А Эско Риекки сильно нервировало слово «долго». Он настолько рьяно жаждал свалить быстрее из своего любимого Хельсинки, что длительный путь даже не рассматривал. Отчего-то Риекки был твердо уверен, в Берлине со мной уже ничего не случится.
Тем более, рейс, на котором предстояло лететь, хоть и считался гражданским, из пассажиров включал только Ольгу Константиновну, ей тоже пришло время возвращаться в Берлин, близкое окружение актрисы и меня в компании начальника сыскной полиции. Данный факт Риекки расценил как признак высочайшего доверия со стороны немцев. Видимо, конкретный рейс относился к категории тех, которые в будущем назовут чартерными.
Риекки нервничал с каждым днем все сильнее и ждал отлёта, словно ману небесную. Мне кажется, ему везде мерещился Клячин. Или нет… Наверное, Клячин везде мерещился мне, а начальник сыскной полиции чувствовал мое напряжение и потому волновался сам.
Я же, если честно, реально превратился в параноика. Мне постоянно казалось, будто спину прожигает знакомый взгляд волчьих глаз дяди Коли. Вот прямо чувствовал его кожей.
Что интересно, пока находился в номере, ощущения притуплялись. Стоило выйти хотя бы в коридор гостиницы, начинало невыносимо свербить между лопаток. Я с большим трудом сдерживал желание оглядываться по сторонам каждые пять минут. Думаю гости отеля, встречавшие меня в эти дни, заподозрили, что с ними в одном здании живёт псих. Потому как психом я со стороны и выглядел.
Вполне понятно, Клячин далеко не супермен. Да, опытный, да, жестокий. Но всего лишь человек. Вокруг меня в Хельсинки ошивалось такое огромное количество сыскарей, особенно после случившегося с Куусари, что при всем желании товарищ старший лейтенант госбезопасности не имел вообще никакой возможности подобраться близко.