— Так у меня только такое… — как сказать "сверло"?.. — для дырок.
— Ну вон, стамеской своей с нутра возьми.
— Не попаду, шататься будет.
— Дай-ка мне.
Я смотрю, как он прилаживается, как привыкает качать педалm и крепнет у меня ощущение, что станок он видел. И работал на нем. Но не на таком.
— Прикладисто, прикладисто. — резец он ставит совсем не так, как я.
У станка он точно стоял, но он все время забывает про вторую руку.
— Как это он у тебя так легко идёт-то? Вроде кроме этих вот — показывает он стамеской на втулки. — ничего и не удумал. Неужто в них все дело?
— А смазывать надо. Вот и будет нормально крутиться.
Пока я говорю, он заканчивает и примеряет детали.
— Ну вот. А ты говоришь! — без замеров, одной примеркой и попал практически точно. Глаз-алмаз. Учиться мне и учиться. Или измериловку делать. — Только оно ведь как подсохнет сядет, а потом разбухнет. Или потрескается…
Ответить я не успел. Может и к лучшему.
— Ох-ты! Сын, а ты прав был! Идет!
"Лета-а-ють му-ухи низко…"
Староста пыхтя сползал к нам в овраг. Тропинка была неширокая, а обходить по торной дороге ему, судя по всему, не хотелось.
"Отве-е-е-тственны-ый моме-е-ент…"
"Это ты о чем?"
"Песенка. Не слышала?"
"Нет… Мелодия какая-то не характерная для слов?"
"Для чего нехарактерная?!"
"Мелодия — конец девятнадцатого века, а слова — как из конца, кажется, двадцатого?"
"Тогда и сочинили. Это стилизация такая."
"Не думала, что у вас такое сочиняли."
"Почему нет? Подожди-ка, ты по топам ютуба, что-ли, судишь?"
"Ну, телевизор у вас еще…"
"Э! Потом как-нибудь расскажу. Сейчас у нас тут начнется трагикомедия, переходящая в драму."
— Гхрм…доброго утречка.
— Доброго… Полдень уж миновал, Жюль.
— Прохладно… вроде.
— Потеплеет, видать.
— Истинно…
Ну-у-у, и-и-и?
— Зима-то, как посмотрю, долгая будет.
— Всяко может быть. Все на то выходит.
— Так значит, — выдавил из себя староста. — не собираешься, чего прикупить?..
— А что?
Эк его плющит…
— Могу продать… Прям сколько надо.
— А что есть?
— Все есть!!!
— Ну… — кажется, Тома искренне удивился. — А вот, пшеничка, скажем почем?
Староста назвал цену и глаза на лоб полезли у нас обоих.
— Нам по такой цене не надо!
— Как — не надо?! — аж задохнулся толстяк.
— А так! — не выдержал я. — Это ж три конца на ровном месте!
— У вас овраг!
— И чо?!!
"Понятно, чего они к вам все мотались. У них-то он, за половину настоящей цены брал, а вам вон сколько — как это? — заряжает…"
— … и иди уже с Богом!
— А куда я все дену?! — со скандалом батя и без меня справлялся. — Староста был так зол и обижен, что даже не скрывал своих проблем. Хранить такое количество продуктов очень непросто.
— В-общем так! Или по одному су — или иди себе.
С багровой рожей, пыхтя как бык под ярмом, Жюль аж подпрыгивая от злости пошел в деревню. Мы купили остаток нужного по нормальной цене. Нечего ему злиться…
"Снова ты мерзко ухмыляешься"
"… а зато от чистого сердца!" — подумал я для Дениз. И продолжил песенку.
"Но стихию поди, обуздай-ка…"
Возникла пауза.
"Я не помню."
"Что — "не помню"? Ты её и не слыхала."
"Я вообще не помню!!! Нет музыки, нет песен, нет… НИЧЕГО НЕТ!!!"
"Что ты орешь?!!" — кажется у моего внутреннего голоса истерика.
"Они отрезали… они отрезали, у меня нет… Я не могу даже плакать. Я чувствую только твоё удивление."
"Кто — "они"? Командиры твои?"
"Я знала, что влезет не всё… Но они отрезали это. Они отрезали."
"Ну, песни дело наживное…"
"Я обрезок души в ледяном аду… Мне не оставили даже гнева."
Я успел еще подумать, что это может быть манипуляция — хотя зачем? Сейчас мы уже все здесь. Я её не могу выгнать — но может сочувствие способ влезть глубже?
"Ледяной ад. Я не могу даже гневаться на них — я живу твоими гормонами, а ты просто удивлен. Что и правильно."