Прикрыл Тома глаза. Что-то уставать стал быстро.
— Поздорову. Ты веретена бабам делал? — Кола пришел, какой-то взъерошенный.
— И тебе не хворать. — удивился я такому резкому началу. — Ну, делал. Матушка попросила.
— Ты знаешь, что Мария-мельничиха к священнику побежала про колдовство рассказывать? Что, мол, человеческие руки не могут такого сделать — круглые, гладкие и одинаковые, да еще шесть штук?!
— Ну пусть освятит, если ей это так важно. Я так понимаю, её матушка в пряхи не взяла? Так что у неё самой веретена нет?
— Понимай что хочешь. Но с отцом Жозефом лучше заранее побеседуй.
Похоже, Кола к происходящему относится серьезно.
— Давай-давай, срочной работы нет, иди быстрей.
Я оглянулся на Тома. На нем буквально не было лица — он испугался. Причем сильно.
— Хорошо, хорошо, иду уже. Да чего вы только все так задергались-то?
— Помалкивай. — вдруг сказал Тома плотнику. — Не знает, и слава Господу!!!
Тот дернул плечами и действительно ничего объяснять мне не стал. Ох, деды, ох и темните вы…
Почесав в затылке, я снял из под крыши запасенную к Рождеству игрушку. Ладно, просто так ведь делал.
— Вон, чашу лучше возьми. Большую — пожертвования собирать. — посоветовал Кола. — Не жмись, не жмись.
Вообще-то я её продать думал… ладно.
Господь за грехи наказывает. Патер Жозеф к своим годам это осознал твердо и продолжал осознавать.
"Господи, прости меня, ибо я согрешил…"
Он не ответил, Он никогда не отвечал. Жозеф остался в привычной еще с семинарии позе, и снова против воли вспомнил, как тогда ему было скучно, а еще он мечтал, что его от его коленей на каменном полу останутся выемки, и он прославится святостью и мудростью, и… Господь наказывает за гордыню и нетерпение.
Завтра служба. Рождество! Надо украсить церковь. Надо обойти приход. И снова столкнуться со своим грехом, со своей слабостью. Пламя Ада, как он теперь знал, оно не снаружи. Оно внутри. А Мари снова улыбнется ему. Снова. Снова! Снова!! Он стал причиной её падения во грех, её страданий — а она ему улыбается…
"Господи! Не меня, её прости. Ибо я согрешил…"
— Кхе-кхе…
Пришлось прерваться.
— Чего тебе, дочь моя? — Мария, жена мельника. Что это её принесло?
— Колдовство тут, святой отец!!! — выпалила Мария.
Возникла пауза. По полу пополз сквознячок, солнце аккуратно заглядывало в дверь. Щебетала птичка. Потеплеет, что-ли?
— Где, дочь моя?
— Давеча, Орели, значит, у колодца, еще Франсуаза об тот день не приходила, так говорит, что мол шерсти ей надо — а какой ей шерсти-то, старухе! — что мол, вот, надо ей прях, а она ткать будет. Так прях вот аж шестерых, я думаю сейчас будет веретена собирать, у неё свово-то нет, а она и моё не взяла, а оно хорошее, прямо почти самое лучшее в селе, еще матушке моей тогда сделали, и никогда на него никто не жаловался, а она не берет — а обещала им, значит, окромя нити пятой части еще веретена! А веретена, ей, стало быть сын сделал!!! ВОТ!!!
— Что — "вот"?
— Дак веретена же!!!
— Что, "веретена", дочь моя? Пока я слышу, что у тебя не взяли веретено. Потому что Анри, кузнецов сын, сделал своей матери веретена сам.
Анри дурачком называли теперь редко. Сам же он перестал это делать сразу, как только поговорил с ним в первый раз. Потому, что совсем этот парень не дурачок.
— Одинаковые же сделал!!! То ж разве в силах человечьих — взять и сделать?!
"Кхрм". — раздалось от входа. И мельничиха, и патер Жозеф дернулись и развернулись ко входу. Упомянутый Анри стоял и держал в руках чашу, побольше головы. Хорошую чашу.
Вообще-то, очень хорошую. Светло-розового дерева, гладкую.
— Доброго дня. Святой отец, я не вовремя? Перебил тебя, тетушка Мария? Ты не стесняйся, продолжай. Вот прямо со слов "разве в силах человечьих — взять и сделать".
Возникла пауза. Рассказывать про колдовство при обсуждаемом было как-то неудобно.
— А ты сам что скажешь по этому поводу, сын мой? Как ты это сделал?
— Если матушка Мария будет оценивать, как я это сделал — так не покажется ли ей "колдовством", что я это придумал? Или, скажем, место ей не понравится, где мы с батей работаем?..
Мария издала гневный звук — но обвинить меня еще в чем-то не успела.
— А скажи-ка мне символ веры своей, сын… мой?
Это чего еще? Э-э-э…
"Подскажешь?"