“Вот именно, дурачок. Платье обычно не носят долго без сорочки — его же жалко, оно ж портится, да и неприятно это. “Понимал” он, Господи…”
Гийому де ла Тьеру, пажу, я сломал руку. Не то, чтобы я именно собирался это делать — но когда тебя пытаются ударить кинжалом, начинаешь защищаться. Кольчужная рубашка моего личного плетения под курткой оказалась как нельзя кстати… Вопроса “Почему?” у меня не было — он плакал и кричал, что не допустит бесчестия госпожи. Глупый влюбленный мальчик — он догадался, кстати, просто потому что ему сказали забрать её подарок… Собственно, я от него и отличаюсь-то возрастом.
Пажа увели (слава Богу, он заткнулся), разбираться остался сенешаль замка. Мужик опытный, битый жизнью, командир — собственно, Де Брие все было ясно. Подозреваю, еще вчера. Кинжал с гербом Тьеру он забрал, а у меня спросил:
— Зачем?
— Что — “зачем”, Ваша Милость?
— А то ты не понял. Прикинься дурачком еще. Ты хоть представить можешь, что будет?
— Нет. Не могу.
— Ну и зачем?
— Вы, Ваша Милость, что и правда думаете — что у меня выбор был? Что если Алиенор Аквитанская решила — то я мог бы что-то такое возражать? Вы-то ее с восьми лет знаете.
— С трех.
— Ну, так как? И потом, что — госпожа была несчастна? Или зла?
— Дурак ты. Кузнец гениальный, а так — дурак.
— Дозвольте вопрос, Ваша Милость?
— Ну?
— Вы правда не поняли, зачем она это сделала? Будете про любовь говорить, про случайность? Или говорить, что я её соблазнил?
Он криво ухмыльнулся.
— Тогда я был бы дурак. Понял… Хотя это все равно глупость. А ты прямо сразу догадался?
Мне оставалось только грустно улыбнуться
— Нет. Но я бы все равно… В-общем, поступил бы также. Вы, главное, не кричите о событии на всех углах. Я серьезно.
Он махнул рукой и ушел.
— Вопрос только в том, когда она узнает, что из её замысла ничего не вышло… Но мы об этом, скорее всего, узнаем если не сразу — то почти сразу…
Фигура в плаще с капюшоном, формально говоря, не имела признаков уверенного опознавания — но мне никакие признаки были не нужны. Я взял ее за руку и провел к себе — наполняясь ужасом, который плескался внутри меня как скверный суп… Она не сопротивлялась.
В комнате я закрыл дверь, повернулся — она сняла капюшон. Вся моя обида, злость и усталость испарились как туман, как только я увидел ее дрожащие губы.
Я подошел к ней совсем близко и сказал.
— Я — твой человек, госпожа. Я тебя люблю, и не как госпожу. Ты не можешь быть для меня плохой, ты не можешь быть для меня грязной. Ты — моя жизнь. Хочешь — возьми ее. Но не говори со мной так.
— Я не могу плакать. — прошептала она. — Я думала, это можно просто потерпеть, и если заранее — как кое-кто делал, то будет легче…
Я шагнул вперед и обнял ее. Она ткнулась в меня и наконец заплакала.
— Мне не надо об этом говорить… — она лежала у меня на груди. — Или надо?
— Я не знаю. — честно сказал я. — Если трудно удерживать в себе, то лучше говорить.
— Господи, как же это было глупо! Никого, оказалось, моя честь девичья не волнует — как ты и говорил. А теперь все так тяжко — именно потому, что есть с чем сравнить! Он грязный. Он тупой, он воняет… Господь Всемогущий, я же не смогу его терпеть. Не убивай его! — вдруг вскинулась она. — Войну мы точно не переживем! А если они тебя казнят — я умру! Ещё лыбятся, сволочи, смотреть противно…
— Не буду убивать. Он вряд-ли тупой, госпожа. Со мной или без меня — не считай его глупее, чем он есть…
— Это ты к чему?
— Ты можешь его изменить. Он не будет сопротивляться.
— Зачем ТЫ мне это говоришь?
— Чтобы ты знала. Я говорю тебе всю правду — как её вижу. Нельзя же любить и подставлять под ошибку…
Убивать меня пришло четверо. Хотелось бы небрежно бросить, что я все понял за лигу — но это будет неправдой. Не я. Мир вдруг стал густым и стеклянистым.
“Четверо на запад, сто метров. Расходятся. Готовься”
“Чего?!” — вставать я начал скорее рефлекторно.
“Убивать тебя будут!”
— Что скажешь, кузнец, в своё оправдание?!
Я еще подергаюсь, сволочи. Наверняка бесполезно — но ты у меня, епископ, этот денёк запомнишь надолго!
— Ваше Святейшество, благородный суд. Сказано здесь и подтверждено, что господа Де Сов и Д’Корни есть подданные короля Франции. А вы говорите о правиле, введенном в Анжу, и мы при этом — в благословенной Аквитании… Следует ли понимать нам всем, что суд ваш приравнивает жителей Аквитании на территории Аквитании ко всем остальным людям? По закону и обычаю другого государства? Чем ограничивается в этом равенстве сей суд? Отдал ли король Франции своих подданных вашему суду?