— Инст… инст-ру-ме-нт купишь?
— Пожалуй. — впервые за эти дни мне стало полегче. Все-таки она меня отлично узнала, раз так точно угадала первую мою мысль. — Просто чтобы был… на всякий случай.
Все было не так, абсолютно все. Молот не так поворачивался, медленно приходил на заготовку… Я — Я!!! — потратил пять нагревов на подкову… Было бы завлекательно все свалить на чужой молот и наковальню, но дело, конечно, было не в этом.
Выбрал я прут побольше, и начал базу к розе ковать… Часа через четыре кое-что из моих навыков восстановилось, но суставы и бока болели нещадно. Да, брат, тело-то, прямо заметим, того… Не очень. Кому-то откровенно не хватает практики.
— Сергеич. — осторожно и вежливо спросил Вася. — А ты, вообще-то, где работал?
Последние часа два Вася, что было для него крайне нехарактерно, смотрел молча.
— В смысле?
— Да понимаешь, какая штука… В прошлый раз ты был нормальный мужик, который зашел поразвлечься. А сейчас ты профи покруче меня. Как ты листья-то прям в три удара клал?
— Вась, ты чего это, какие три? Там всё дело-то в том, что… Погоди-ка. Ты что, не знаешь как?
— Мои розы куда проще. Покажешь?
— Изволь. Только я уже подустал, могу только командовать. Первым делом бери пруток такой…
Я смотрел на свою розу и вспоминал ту самую, оставшуюся в несуществующем Париже.
— Сильно ты, Вань, поменялся. — заметил Вася разогревая пруты. — Очень сильно. Как жизнь прожил.
Хотел я улыбнуться — да не смог.
— Э-э-э… здравствуйте.
— И вам не хворать. — ответил я, поднимая очки. — Чем могу?
— А-а-а… Вы же кузнец?
— Очевидно, да.
— Тут такое дело… А лошадь подковать сможете? Это, дочка, вот, занимается, а кобылка у нее расковалась.
— Могу. Приводите.
— Кого?
— Лошадь. Хорошо бы с дочкой, коли уж и правда ее лошадь. Или вы далеко занимаетесь?
— Да нет, как раз. Завтра, ладно?
— Конечно.
Я снова покачал мехи. Полоса нагревалась ровно и устойчиво. Ну вот, работа уже пришла. Пора начинать.
— Слушай, Ржавый Свин, — хамски заметил вдруг парень. — Ты, я смотрю, примерно так же вежлив и дружелюбен, как всегда был…
Нахамил мне этот парень на смеси старофрацузского и лангедока. С удивительно узнаваемыми интонациями.
— С тобой, Клешня, — заметил я, безуспешно подавляя улыбку. — По-другому и нельзя…
— Как оно, местная жизнь? Пугает и разражает?
— Отчего же? — Железная Длань вытянул к огню ноги. — На самом деле, не так уж плохо… Господь и Дева Мария, до чего же мне не хватало камина!
— Забавно видеть Ваше Сиятельство в этом теле — заметила ему Дениз.
Парень скорчил совершенно Гийомовскую рожу.
— Забавно вас, мадемуазель, вообще видеть во плоти… Позволю себе отметить, что голос у вас стал намного приятнее.
— Как ты вообще тут устроился?
— Неплохо, как мне кажется. Люди, у которых я живу, — он не сказал “родители”. — Приятные, измученные моим телом — все боятся, что я пропаду. Стараюсь их не пугать. О, на турнире тут был, в Москве! Зрителем, конечно.
— И как?
— Неплохо… Ребята стараются. Даже ездил во Францию…
Мы послушали паузу и Дениз всё-таки спросила:
— Не нашел?
— Нет. Но я верю. Я надеюсь, что еще встречу свою Гвендолен.
— А ты не поехал? — спросил он меня.
— Нет. — я не стал рассказывать, что даже когда смотрел фильмы и фотографии, мне было плохо. Моего Парижа больше не было — пропало самое главное, его дух. А Барад-Дура и вообще не было на свете. Мне страшно не хватало его башен, садов и ворот…
Мы помолчали, глядя на пламя.
— Ты собирался куда-то еще, Стальной? В смысле, ну, как к нам…
— Когда-то … В Швецию. К одному бывшему батраку, кузнецу и так далее по фамилии Польхаммар.
— Я думала к Гюйгенсу… — сказала Дениз.
— Нет, — покачал я головой. — Нет.
— Только не в ближайшие полгода, — сказала она.
— Конечно.
Если есть тут кто-то, то сообщаю: обстоятельства так складываются, что сил продолжать нет. Увы. Не хватает мне данных о тогдашнем политическом раскладе, а времени искать и читать не остается.