Эта бодрая уверенность в торжество рабочего дела с особенной силой прорывается в заключительном стихотворении книги Герасимова:
...Таковы мотивы творчества Михаила Герасимова.
Определенность поставленной в этой небольшой статье задачи не позволила нам коснуться особенностей интересной техники Герасимова, достоинства и недостатки которой имеют быть разобранными в отдельной статье о технике пролетарских поэтов.
стр. 26
В. А-ский.
М. Артамонов. Земля Родная. Стихотворения. Государственное Издательство. Петроград. 1919. Стр. 128, цена 6 р. 50 к.
М. Артамонов - не новичок в литературе. Его стихи появлялись в дореволюционное время на страницах Миролюбовского "Ежемесячного Журнала", на столбцах рабочей газеты "Правда", а в последнее время на столбцах Иваново-Вознесенского "Рабочего Края".
Сын народа, оторванный от родной деревни условиями жизни, М. Артамонов принял, но не полюбил города с его вечным движением, заводами, машинами. Понимая всю красоту творческих достижений города, он невольно тянется из фабричного дыма к зеленым лугам, "в тихополье, на раздолье", где
Почти все стихотворения М. Артамонова, где он воспевает природу, деревню, полны гармоничности с окружающим, написаны "под песню":
С душой несомненного художника, М. Артамонов все же не своеобразен в своем творчестве. Его краски заимствованы частью из старой народной поэзии, частью из революционных поэтов крестьян - Орешина, Ширяевца и чаще всего Клюева. Иногда эта заимствованность доходит до простого подражания, как, например, в стихотворении "Пляс", написанного на мотив общеизвестного "Камаринского":
Хотя стихотворение и носит заглавие "пляса", но это не обязывает писать на старые мотивы, тем более уже такие затасканные, как "Камаринский". Можно, конечно, вливать вино и в старые меха, но только тогда, когда это вино лучшего качества, чем было прежде. В данном же случае этого нет.
Все же, несмотря на перегруженность деревенских настроений, М. Артамонов не отрицает города. Он знает, что город в строительстве новой жизни стоит на первом месте. И когда он возвращается к современности, он видит перед собой "Окраины", "Заводы", "Кузнеца", "Ткача". И это расслоение поэта чувствуется на протяжении всей книги.
В общем же от книги веет Малявинскими бабами, антоновскими яблоками, безбрежностью полей.
Книга не дорогая. Было-бы лучше, если бы не было такого безвкусного рисунка на обложке.
стр. 27
С. Оленин.
В. Львов-Рогачевский. Поэзия новой России. Поэты полей и городских окраин. Т-во "Кн-ство писателей в Москве" 1919, стр. 192. Цена 28 руб.
Бывают разные книги и различны их судьбы. Бывают книги, которые играют фонтаном солнечных, ярких мыслей и образов, книги, которые плугом вспахивают новь настоящего, книги, которые, как динамит, взрывают отвердевшие скалы прошлого и прокладывают пути грядущего; и бывают книги нудные, как зубная боль, книги, чьи мысли затасканы и затоптаны, как серый асфальт мостовых, бесполезные, как отработанный пар, - книги глупые и просто скучные. Книга Львова-Рогачевского не совсем глупая, но уже наверное скучная. Увы! Она тоже писалась в "проходном дворе", или, вернее, у окна в "проходной двор", в душной комнате, где не веют ветры стихий, а дуют сквозняки затхлых идей. Львов-Рогачевский такой же суриковец от критики, как Ганшин или Кошкаров - суриковцы от поэзии. Однообразно тянутся по измученным кротовым ходам и переходам благонамеренные мысли вчерашнего и позавчерашнего дня. Благонамеренные мысли суть мысли констатирующие. Указующим перстом благонамеренные мысли тыкают в давно всем известное, но беспомощны перед выводами, которые несет новая страница русской и, быть может, мировой литературы. Но благонамеренные мысли суть также мысли благожелательные. Покровительственно и свысока похлопывает критик пролетарских поэтов: "ай-да хорошо, чумазые. Правда, то, что вы написали еще очень малого стоит, вам еще далеко до хорошей, старой литературы; но авось какой-нибудь толк из вас, может быть, выйдет". Уж воистинно: избавь нас от друзей, а с врагами мы сами сладим. Но хуже всего, когда Львов-Рогачевский перестает констатировать факты и "тужится" установить нечто свое, проникнуть в суть вещей. Не будем останавливаться на всех недоуменных вопросах, которые у нас возникли при чтении книги почтенного критика. Зададим ему только несколько вопросов: 1) Почему пролетарские поэты - поэты городских окраин? Пролетарские поэты давно уже со всем рабочим классом стоят в центре жизни и, возможно, в центре русской литературы. При чем тут окраины? 2) Какую это такую Джиоконду Леонардо-да-Винчи воспевает т. Герасимов в своей поэме "Монна-Лиза" и какую такую проститутку воспевает он в той-же поэме? Уж, воистину, не разберешь, где Джиоконда, где проститутка и при чем тут поэма Герасимова? 3) Почему свободный стих есть стих Уитмана и Верхарна, хотя бы им писали Гейне, Гете, Шиллер и др. задолго до первых поэтов? 4) Что это значит "венчать один стиль с другим". Если это значит, что некоторые значительные по своему об'ему поэмы пишутся разными метрами, как напр. у Александровского, Родова и др., то не постарается-ли критик указать, почему нельзя "венчать" этих разных ритмов? Но довольно вопросов: от них скучная книга не станет менее скучной.