Затем, посчитав, что он не представляет угрозы, убийца протолкнулся мимо и встал перед Авреемом Локком, как телохранитель Ассассинорума.
Виталий подавил желание убежать, и в этот момент увидел большую тень, которая вырисовывалась в свете пламени у разрушенной двери.
Там стоял высокий и облачённый в тяжёлые пластины шипящей пневматической брони Тота Мю-32, чей хромовый плащ вздымался в резких порывах жаркого воздуха. Он ударил увенчанным клинком посохом по полу, словно объявлял эту кузню снова принадлежавшей Механикус. Позади него виднелась фигура в кремовой мантии с монозадачной аугметированной рукой и вдавленной железной пластиной черепа.
Судя по ноосферным идентификаторам, его звали Исмаил де Ровен.
Тот, Кто Вернулся.
За Исмаилом и Тота Мю-32 расположились сто воинов в кольчужных облачениях и одеяниях протекторов Механикус. Они выглядели внушительно благодаря боевой аугметике и множеству до абсурдно смертоносного оружия.
– Мы пришли защитить благословлённого Машиной, – произнёс Исмаил и чёрные слёзы потекли по его лицу.
– Со всеми средствами в нашем распоряжении, – завершил Тота Мю-32, с отвращением посмотрев на Расселаса Х-42.
– Возможно, вы опоздали, – заметила Хирона Манубия.
Виталий не понял, что она имела в виду.
Пока не проследил за её взглядом.
И увидел лужу крови вокруг трона Механикус.
Первым, что поразило Робаута после подъёма из чёрных глубин Экснихлио, стало абсолютно ясное синее небо. В последний раз он видел такое чистое небо на Иаксе, когда на первую годовщину взял Катен в путешествие по системе к месту Первого приземления. Он никогда не ожидал снова увидеть что-то подобное, но безоблачные небеса Экснихлио были столь же синими, как и в воспоминаниях, оставшись навсегда чистейшим океаном.
Исчезли былые стратосферные штормы и разряды молний на горизонте. Отсутствовали даже малейшие следы насилия над атмосферой.
Также он был рад убедиться, что понимание Котовым глубинной инфраструктуры Экснихлио оказалось правильным. Повсюду искрили линейные индукционные рельсы, которые словно изящные аркбутаны пронизывали стальные каньоны между комплексами закрытых транспортных ангаров.
Множество серебристых поездов с коническими носами стояли на гудящих рельсах, окружённые неподвижными сервиторами с безвольными лицами и пустыми глазами. Лишённые команд, они слонялись без дела, ожидая приказов, которые никогда не поступят.
Робаут шагнул в свет, прикрыв ладонью глаза и улыбаясь вновь увиденным чистым небесам. Невидимая ноша упала с его плеч при виде такого синего великолепия.
– Что случилось? – спросил Танна, сняв шлем и вдохнув чистый воздух. – Где штормы?
– Ультрабыстрое терраформирование, – ответила Павелька, ссутулившись и вымотавшись от долгого подъёма. – Активированы все универсальные трансляторы на сотни километров вокруг.
– Зачем?
– Эндшпиль Телока, – сказал Котов, показывая между ромбоидальными башнями раздваивавшегося индукционного рельса. – Их запустили по той же самой причине, по которой мы активировали одну из них – чтобы доставить кое-что на “Сперанцу”.
Робаут проследил за механодендритами архимагоса и почувствовал комок тошноты в животе, когда увидел болезненное мерцающее сияние.
– Нет… – произнёс он, глаза заслезились от размытых очертаний вращавшихся переплетённых серебряных листьев и невозможных углов. Это разыгралось его воображение или Дыхание Богов стало больше? О его размерах вообще можно было что-то говорить с определённостью?
Один за другим подходившие эльдары, смертные, Механикус и постлюди с изумлением наблюдали за вознесением адской машины Телока. Независимо от происхождения, каждого из них заворожил неестественный свет и попрание физических законов.
– Отвратительное рождение, – произнесла Бьеланна. – Слёзы машины Ингир покинули погребальную утробу.
В глазах ясновидицы вспыхнули жестокие огоньки, и бремя возраста, которое видел Робаут, ушло. Чёрные линии под фарфоровой кожей стали золотыми прожилками на самом бледном мраморе. Казалось, что каждому из эльдаров придало сил излучаемое Дыханием Богов сияние. Полезное напоминание о том, что их чувства были сделаны не из того же теста, что человеческие.
– Всё время становится единым, – сказала она. – Даже когда нити прошлого и настоящего перерезаются, круговорот машины притягивает новые нити из будущего.
– Что это значит? – спросил Робаут.