В 1904 г. Лайман нашел серию водорода в ультрафиолетовой области, которая описывается той же формулой. Только вместо 1/22 стоит 1/12. В 1909 г. Пашен нашел серию водорода в инфракрасной области спектра. Закон все тот же, только первый член здесь 1/32. Эти целочисленные законы для линейчатых спектров, сугубо эмпирические, с такой точностью описывающие опытные данные, казались абсолютно загадочными.
Уже в первых набросках своей теории Бор получил формулу, описывающую спектральные закономерности. Эта формула содержала в себе как частный случай серии Бальмера, Лаймана, Пашена и предсказывала серии, которые были открыты позже. Что же касается постоянной Ридберга, то в формуле Бора она имела уже чисто теоретический «буквенный» вид и выражалась через постоянную Планка, заряд электрона, массу электрона и скорость света. Совпадение вычисленной по формуле Бора постоянной Ридберга с ее эмпирическим значением было потрясающим. Как тут было не поверить в теорию Бора! В том же 1913 г. успех теории был подкреплен опытом Франка и Герца. Результаты этого опыта однозначно показали, что внутренняя энергия атома не может изменяться непрерывно, а принимает совершенно определенные дискретные значения. Это было прямым подтверждением постулата Бора о том, что электроны в атоме вращаются по совершенно определенным — «разрешенным» — орбитам и, вопреки законам классической электродинамики, при этом не теряют, не излучают энергию. Энергия излучается только при переходе с одной «разрешенной» орбиты на другую. Причем энергия излучается в виде одной неделимой «порции», пропорциональной кванту Планка.
Конечно, 1913 год — это в первую очередь триумф теории Бора, но это еще предсказание протона Резерфордом, это изобретение рентгеновского спектрометра Генри Брэггом. В этом же году Владимир Константинович Аркадьев, ученик Лебедева, открыл эффект, названный позднее ферромагнитным резонансом, Содди ввел термин «изотопы», Астон предложил метод газовой диффузии для разделения изотопов, Камерлинг-Оннес обнаружил разрушение сверхпроводимости под влиянием сильных магнитных полей.
Физика вступала в свой золотой век. Время гениальных одиночек кончилось. Стали создаваться школы. Резерфорд в Манчестере, Бор в Копенгагене, Макс Борн в Геттингене, Зоммерфельд в Мюнхене, Эренфест в Лейдене, Мария Кюри в Париже собирали вокруг себя талантливую молодежь. Но не было «разных» школ и «личных» успехов — были общие школы и общий успех.
На семинар Эренфеста приезжала резерфордовская молодежь с самим Крокодилом (прозвище Резерфорда), приезжали из Цюриха, Берлина, Парижа. После семинара споры продолжались на улице, в кафе, в домашнем кабинете Эренфеста, где каждый, посетивший эту маленькую комнату, расписывался на стене. В Геттингене, в знаменитом Математическом клубе Гильберта, все чаще занимали место докладчика физики, съезжающиеся из разных городов Европы. Так было, пока не прокатилось по Европе слово «война».
Война — для всех война. У нее свои права, свои задачи, свой приговор. И одна профессия — солдат.
Но даже война не смогла остановить развитие новых научных идей, далеких от военных нужд. Вспомним, что именно в это время Эйнштейн создал общую теорию относительности. Но война разделила людей на врагов и союзников. И ученые, в подавляющем большинстве своем далекие от политики, оказались во власти политических распрей. Труднее всего приходилось немецким ученым. Они принадлежали нации, которая втянула человечество — 38 стран — в кровавую резню.
После войны, когда полностью прерванное войной общение ученых разных стран стало налаживаться снова, немецкие ученые были исключены из всех международных организаций и конференций. В 1919 г., после нескольких встреч в Лондоне и Париже, крупнейшими европейскими учеными был организован Международный совет исследований (IRC — International Research Council) [11, с. 126]. В этот совет не был включен ни один из немецких ученых. Память о войне была еще настолько свежа, что многие ученые были даже за то, чтобы исключить из совета ученых стран, державших в войне нейтралитет. Возобновил работу Сольвеевский комитет (президентом остался Лоренц). Очередной, третий по счету конгресс был назначен на апрель 1921 г. Бойкот немецких ученых продолжался. На этот конгресс не был приглашен даже Нернст, близкий друг Сольвея и один из главных организаторов первых двух конгрессов. Исключение составил один лишь Эйнштейн. Объясняли это тем, что у Эйнштейна был тогда швейцарский паспорт. Но Эйнштейн отклонил приглашение, мотивировав свой отказ поездкой в Соединенные Штаты.