Совсем иное дело — тревога высокого порядка, прекрасное состояние, бывающее иногда в первые дни осени. Это уже не то бурное цветение напоследок, какое замечаем мы в августе, не то прощальное умиление, какое случается в последних числах того же августа под особенно прозрачным небом, навевающем почему-то мысль об Аркадии, Касталии, Академии, — нет, это уже чахоточный румянец, болезненная рыжина. Это бархотки, ноготки и в особенности бабочка, которая так пленяла меня в детстве; моя самая любимая бабочка, которую я ни разу не поймал, потому что она летает очень быстро, бабочка фантастическая, ни на кого не похожая, с чудесно вырезанными крыльями, носящая столь же фантастическое название С-белое. Углокрыльница, нимфалида, она носит это название из-за белого пятна на внешней стороне нижнего крыла: действительно С. Она сравнительно небольшая, внешняя сторона крыльев темно-коричневая, а когда они развернуты — виден тот ярчайший, особенный, солнечный рыжий, который бывает только осенью и только на ясном закате. Это цвет увядания, безусловно, но пышного, яркого, и это-то и есть тревога в высшем смысле: состояние несоответствия между упадком — и тем, с каким подъемом он выражается. Ну, например. С чем бы сравнить. Чахоточная дева — она и есть чахоточная дева, и я никогда, слава Богу, ее не видел, но декаданс, деграданс — это да-с. Это такой цветущий, пышный, роскошный упадок, который в тысячу раз ярче любого серого рассвета (и где ему набрать красок? Он вообще еще черно-белый, еще не видел ничего). Рассвет неопытен, он только-только после ночи; у него есть будущее, но нет богатства, двойного и тройного дна. Напротив, упадок — полноцветный, страстный, которому есть что вспомнить, — это и есть настоящий расцвет, но в последнюю минуту; это острый, насыщенный, пламенный рыжий — и тревога, высокая, чахоточная, как раз проистекает от зазора. Мы понимаем, что остались, в общем, минуты, — но почему тогда все так пиршественно? Нет, что-то нам врут, что-то здесь не в порядке; не смерть предстоит нам, а…
Ради этого состояния идем в сквер или хоть в дачный садик, если он поблизости, и долго смотрим на бархотки и ноготки. И, если нам повезет, на С-белое, свою резную душу, которая так быстро летает. Почувствуем ту тревогу, от которой не хуже; в которой нет унизительного страха и вечной зависимости; иными словами, ту тревогу, которая возникает от соседства подлинной реальности. Обычно эта реальность скрыта, но осенью занавес истончается, сквозь него дует. Почему так странно, порывисто, угловато летает С-белое? Потому что на нее дует ветер оттуда. И солнце такое рыжее, и клены уже почти того же цвета; это состояние больше всего похоже на жизнь, которая так тревожна именно потому, что явно идет к концу, а все-таки не может кончиться просто так.
Ровно час проводим на лавочке, созерцая бархотки и, если повезет, С-белое.
В случае дождя смотрим титры и первый эпизод фильма «Чужие письма» с музыкой Олега Каравайчука, выражающей примерно то же состояние.
Одновременно можем съесть большое холодное яблоко, вызывающее примерно те же чувства.
17 сентября
Сегодня мы идем в лес по грибы.
Самое время, потому что дальше будет поздно.
Если сегодня хорошая погода, отправляемся из дома в 8:00, если плохая — в 10:00. Слишком рано за грибами выходить незачем. Это наивное убеждение советских грибников, что будто бы чем раньше, тем лучше, а то другие всё соберут. Во-первых, в сентябре уже не соберут. Во-вторых, у советского — а может, и русского, еще раньше, — человека было убеждение, что ранний подъем — своего рода жертва. «Кто рано встает, тому Бог подает» и т. д. Бог подает тому, кто меньше беспокоит его стонами, ахами, охами. Встал, выспавшись, и пошел — и гриб тебе навстречу.
В записных книжках Венедикта Ерофеева, кое-что кое в чем понимавшего, находим подробнейшие таблицы — сколько грибов он набрал. Сколько белых, сколько сыроежек и т. д. Возникает естественный вопрос — зачем ему это? Поясняем: он пытается понять степень своей удачливости, а удачливость есть не что иное, как уровень нашей встроенности в мир. Если мы туда как следует встроены, первыми это почувствуют грибы. Или, точнее, уровень нашей интуиции возрастет настолько, что мы сможем легко обнаружить гриб даже в сыром и уже холодном осеннем лесу. Летом его любой дурак найдет, а ты пойди найди его сейчас.