РЭДЖИ. А я не пользуюсь благотворительностью. За все плачу сам.
УИЛФ. РЭДЖИ, не вызывай к себе сострадания…
Что-то напевает про себя. Джин тихо плачет.
Рэдж протягивает ей свой безупречно чистый носовой платок, Джин утирает слезы, хочет высморкаться, но вдруг почувствовала запах.
ДЖИН. Тот же самый запах… Твой любимый одеколон. Ты еще позволяешь себе такую роскошь? Этот запах вернул меня в прошлое, вернул меня к тебе, РЭДЖИ. Для меня запахи — это тоже музыка.
Возвращает платок Рэджи, улыбаются друг другу. Уилф это замечает.
УИЛФ (СИССИ). СИССИ, я видел, как Нобби отправился в сад; и что он снимал рубашку.
СИССИ (с наигранным равнодушием). Где? Не вижу.
УИЛФ. Он скрылся за красным буком.
СИССИ быстро уходит. УИЛФ ухмыляется.
УИЛФ. Пойду посмотрю, не пришел ли последний номер журнала «Эротика».
УИЛФ уходит. Молчание.
РЭДЖИ. Не могу припомнить, чтобы ты когда-нибудь плакала.
ДЖИН. Мама учила меня, никогда не показывать людям слезы. РЭДЖИ, мы должны прийти к какому-то согласию.
РЭДЖИ. Твоя мать умела скрывать свои чувства. Ей это легко давалось, потому что у нее не было никаких чувств. Когда я впервые с ней познакомился, я подумал — почему она никогда не смеялась? Вероятно скрывает свои плохое зубы. Но я ошибся. Зубы сами показали себя, когда она ела. Это были отполированные клыки. Она никогда не смеялась, потому что ничто не могло ее рассмешить. Даже то, что ты ушла от меня. Вероятно, сейчас ее уже нет на свете?
ДЖИН. Да. Она умерла лет десять назад. Нет, одиннадцать. Не говори о ней плохо. Пожалуйста.
РЭДЖИ. А вот твой отец нравился мне. Когда он узнал, что ты меня бросила, он позвонил и слазал: «Старина, считай, что тебе повезло. Я ведь женат на ее матери.»
ДЖИН. Папа умер раньше мамы… Родители мною очень гордились… И я каждый день о них думаю. Мама окончила жизнь в доме для душевнобольных. Мрачное заведение. Я поклялась, что никогда, никогда ни в какой дом не пойду. И вот я здесь, РЭДЖИ. И нам придется как-то вместе существовать. Что же нам делать?
РЭДЖИ. Нажать кнопочку клише и сказать: «Сделаем все, что можем». Что же еще нам остается?
ДЖИН. Прости меня за ту боль, которую я тебе причинила. Прошу, будь ко мне снисходителен. Тогда мы тоже были такими разными… Я всю неделю репетировала свою речь…
РЭДЖИ. Ты это мне уже говорила. Ты повторяешься.
ДЖИН. Неужели? О, Боже! Останови меня, если я начну повторяться. Но я все равно это чувствую.
РЭДЖИ. Чувствуешь — что?
ДЖИН. Раскаяние. За то, что я сделала. Но я была молода и нетерпелива. И я была потрясена до глубины души тем, что узнала… Но мой поступок непростителен…
РЭДЖИ. Не надо, ДЖИН! Остановись, остановись сию же секунду! Я не хочу говорить об этом. Я не хочу думать об этом, не хочу вспоминать! Когда СИССИ сказала, что ты здесь, я просто рвал и метал. Потом, когда я увидел тебя, моя реакция была еще более бурной. А теперь уже все… И возраст не тот, чтобы переживать прошлое. Эмоции гаснут. Теперь меня уже больше ничто не волнует. Волноваться бессмысленно. Ты здесь. Мы в западне. Я здесь. Этим все сказано.
ДЖИН. У меня было предчувствие, что наш брак распадется. Когда папа повел меня под венец, я это прочла в глазах священника. У него были черные круги под глазами и дикий замученный взгляд. Дурная примета.
Вопреки самому себе Рэджи улыбнулся.
Бедный РЭДЖИ!
РЭДЖИ (вспыхивая). Не смей меня жалеть!
Пауза.
ДЖИН. И теперь оба мы уже старые.
РЭДЖИ. Да, теперь мы уже старые.
Пауза.
ДЖИН. Расскажи, как ты проводишь здесь время?
РЭДЖИ. Слушаю музыку. Читаю. Беседую с друзьями. Я их люблю. Не хочу, чтобы меня пичкали политикой, потому телевидение почти не смотрю. Пишу свою автобиографию. Если мне хочется утомить себя — я думаю об искусстве. Если мне хочется измотать себя — я думаю о жизни. Но мое основное занятие — искусство — его назначение, его способность увлекать, вдохновлять, образовывать и усмирять нравы… (Внезапно умолкает. Видит кого-то в саду, наливается злостью, шипит). Сука! Нет, ты только посмотри на нее, появилась!.. Анжелика, в белом халате, работает сторожихой, а себя называет сестрой. Посмотри, посмотри на нее, сука, корова, толстозадая тварь! Она не дает мне к завтраку мармелад! Все его получают, кроме меня. А мне она нарочно подает абрикосовый джем, зная, что я его ненавижу. Сука, корова! (Провожает ее взглядом, а потом как ни в чем ни бывало обращается к ДЖИН): Искусство, ДЖИН, это терапия для человечества. Но как оно возникает? Эрнст Ньюмен прав. Происхождение искусства не поэтическое. Я пришел к заключению, что в основе искусства — сама жизнь. Во всем ее разнообразии, ее красоте и уродстве… Возможно это звучит высокопарно и претенциозно, и вообще сформулировать очень трудно.