Александр чуть склонил голову, что должно было означать "я весь к вашим услугам". Портфель его был раскрыт, и теперь, собравшись сомкнуть его створки, он помедлил немного и вынул ещё один свиток.
— А это, — он помахал таблицами, — биоритмы Маяковского, Есенина, Фадеева — в тридцатом, двадцать пятом и пятьдесят шестом, соответственно.
— Любопытно! Кому это нужно?
— Литературоведы копают. Надеются этим кое-что объяснить…
— Ну и?
Александр ловко зажал портфель между колен и с неожиданной проворностью принялся одну за другой разворачивать таблицы.
— У Маяковского четырнадцатого апреля физические и эмоциональные ритмы положительные, интеллектуальный — минус. У Есенина двадцать восьмого декабря — та же картина. У Фадеева тринадцатого мая наблюдался упадок физических и интеллектуальных ритмов, но зато эмоциональные ритмы были на подъёме.
— Да уж, подъём, — с сарказмом сказал Андрей Леонидович. — Значит, никакого прояснения не получается?
— Как сказать… Ведь интеллектуальные-то ритмы во всех трёх случаях отрицательные.
— Хорошо, Александр, весьма признателен тебе за Петра. Извини, мы позднее продолжим разговор. Товарищи ждут.
Александр снова чуть склонил голову в поклоне, словно того требовал этикет, и, сунув таблицы в портфель, удалился из кабинета. Сергея больше всего удивили не таблицы с биоритмами Петра Первого, Маяковского, Есенина, Фадеева, не эта полумистическая возможность машин в любой момент прошлого представить состояние людей, давным-давно превратившихся в прах, а то, с какой почти официальной сухостью и неестественностью разговаривали между собой отец и сын.
— Ну так вот, молодые люди, — продолжил Андрей Леонидович снова тем же доброжелательным, располагающим тоном, каким он говорил до прихода Александра. — Первый листок — список из книги Ивана Тихоновича Посошкова. Чрезвычайно интересный был человек! Крестьянин-самоучка. Его называют первым русским публицистом. Писал о расколе, о воспитании детей, "о ратном поведении", но главная работа — так называемая "Книга о скудости и богатстве". Пробился к самому Петру, думал: царь, вернее к тому времени уже император, приветит, воспользуется дельными советами бывалого человека. И что же? Мы точно не знаем, успел прочесть Пётр книгу или нет, но надо полагать, успел, потому как вскоре же после представления книги автор был схвачен и отвезён в Петропавловскую крепость, в канцелярию тайных розыскных дел. Не учи учёного — по такому принципу. Полгода протомился старик в каземате и так и не дождался решения — умер. А за что упрятали человека? За то, что предлагал, как сделать государство Российское "зело богатым". Первый на Руси сказал, что тогда государство богато, когда богат народ, и что правда — не только нравственная категория, но и экономическая. — Он торопливо нашёл листок, поправил очки. — "…Правде отец бог, и правда велми богатством славу умножает…" Предлагал императору ввести "народосоветие", народное правительство и всеобщее обязательное обучение. И это в тысяча семьсот двадцать четвёртом году! Доказывал, что бесправное состояние крестьян невыгодно для царской казны. Великий, великий был самородок. Всю жизнь колотился о благе России и царя и вот — получил благодарность: не учи учёного!
Коханов чуть отодвинул плечом Сергея и хрипловатым от волнения голосом спросил:
— Можно ли считать прогрессом, когда ради великих целей губят тьму народа? Вот Пётр, например, или…
— Понял вас, — живо откликнулся Андрей Леонидович. — В истории есть, как некоторые считают, закон, который ещё толком не сформулирован, но примерно он звучит так: то, что должно произойти, произойдёт обязательно, рано или поздно, и если искусственно оттягивать, тормозить процесс, то это лишь усугубит болезненность разрешения от бремени, но роды всё равно состоятся. Я не совсем разделяю это мнение. Что же касается эпохи Петра, то тут, говоря языком ортодоксальной науки, про изошла революция сверху, и поэтому, как всякая революция, она не могла быть бескровной, тем более если учесть ту глубину отсталости, из которой Пётр начал вытягивать Россию. В своё время Александр Сергеевич Пушкин заметил… Дословно не помню, но смысл таков: дела Петра государственного масштаба исполнены мудрости и свершались как бы на века, а некоторые его указы как будто бы вырвались у нетерпеливого самовластного помещика, который привык понужать своих нерадивых холопов кнутом и каторгою. Тут весь Пётр. А потери — потери неизбежны. Люди нередко бывают консервативны, стремятся сохранить статус-кво, существующее положение вещей, подчас забывая, что мир изменяется непрерывно и что гармония возможна не в статике, а лишь в динамике, в непрерывном изменении всего во всём и всегда. Самая страшная сила — сила косных традиций. Вот с этой силой и схватился Пётр.