Рабочие расселись подальше, первые места оставили для управленческих. Парни, недавние солдаты, втиснулись по одному между малярами, девчатами из Псковской, Новгородской, Калининской областей, и там пошла весёлая молодая возня. Женщины постарше сидели своей компанией, тихо переговаривались о семейных делах. Сантехники, как и на работе, держались по двое. Каменщики сели одним рядком, всё звено: Кузичев — звеньевой, сухощавый, жилистый мужик в годах, серьёзный и молчаливый; рядом с ним — Мартынюк, большой любитель пива и разговоров; дальше — Сергей Метёлкин, передовик и образец: не пьёт, не прогуливает, справок из вытрезвителя не имеет. Были тут ещё другие каменщики, но всё случайный народ, перекати-поле: месяц-два поработают на стенке — и ходу, а они трое, Кузичев, Мартынюк и Метёлкин, уже четвёртый год неразлучны.
Поглядывая через плечо на вход, откуда должна была появиться Надюха, Сергей то и дело натыкался взглядом на Ирину Перекатову. И она тоже поглядывала на него, улыбалась.
Наконец пришли управленческие: бухгалтерия, расчётчики, сметчики, снабженцы, складчики. Сергей помахал Надюхе, показал на место возле себя. Она всплеснула руками, обрадовалась, словно место он занял не на минутном собрании, в ободранной старой квартире, а перед началом представления в цирке. И во всём она такая, непосредственная: что чувствует, то и выкладывает тут же, без сомнений.
Надюха прошла между рядами, развернула газету, расстелила, плюхнулась рядом. Мартынюк повёл лысой ушастой головой:
— Обрушишь нас, девка.
А она словно и не слышала.
— Ой, Серёга, тебе премию начислили, в конвертике унесли.
Он не понял, не разобрал.
— Премию? В каком конвертике? Куда унесли?
— Ой, да сюда, тут вручать будут. — Она схватила его за руку, сжала. Глаза её сияли. — Семьдесят пять рублей.
— Ну?!
— Точно! — Она подёргала его, прижалась с тихим хохотцем: — Триста в кассе взаимопомощи дали!
— Тш-ш! — понеслось со всех сторон.
Они и не заметили, как появилось начальство; на стульях, поставленных впереди, уже сидели председатель постройкома Киндяков, партийный секретарь Нохрин и сам начальник РСУ Долбунов.
Первым выступил Нохрин, вслед за ним — Долбунов.
Люди слушали молча, лишь изредка сзади прыскала какая-нибудь девица, и там на миг-другой поднималась возня. На них шикали добродушно, лениво, больше из приличия.
Сергей глянул сбоку на Кузичева — тот сидел выпрямившись, уставись взглядом в одну точку. Лицо его оставалось невозмутимым, словно зацементировалось от долгих лет работы с раствором.
Когда Долбунов закончил, рабочие дружно захлопали, загомонили.
Глядя на Кузичева, Сергей хлопал тоже степенно и как бы лениво, сцепляя ладони в замок и чуть придерживая их при каждом хлопке. Мартынюк же хлопал открытыми ладонями, как ребёнок. Посмотреть на него — толстый лысый мужик впал в детство, забавляется при всём честном народе. Сергей подтолкнул локтем жену, кивнул на Мартынюка — дескать, вот чудак. Надюхе много не надо: палец покажи, будет хохотать. От неё и Сергею стало веселее.
Поднялся Киндяков.
— А теперь, товарищи, я зачитаю решение постройкома, партийного бюро и администрации в связи с подведением итогов предмайского соцсоревнования.
По всем показателям победителями соревнования были признаны каменщики звена товарища Кузичева из бригады товарища Пчёлкина. Они награждаются почётными грамотами и денежной премией: Кузичеву, звеньевому, — сто рублей, Мартынюку и Метёлкину, каменщикам, — по семьдесят пять.
Тут же, не откладывая в долгий ящик, Киндяков вручил первые награды. Кузичев вышел, как всегда, степенный, неторопливый, принял сначала грамоту, потом — конверт с премией, пожал руку Киндякову, Нохрину, Долбунову, сдержанно поклонился рабочим, вернулся на место всё такой же спокойный, невозмутимый. Ему и хлопали-то тоже как-то по-особенному, серьёзно, без озорства. Мартынюк выкатился, как шарик, оглядываясь и потирая руки. Рабочие загоготали.
— А Пашке-то за что? — крикнул кто-то у окна.
— За компанию! — раздался насмешливый голос в другом конце.
И понеслись шуточки: "Теперь всё пиво наше", "Пашка, с тебя причитается", "Нас не забудь". Мартынюк принял грамоту и премию, многозначительно кашлянул и вдруг вскинул кулак с зажатым в нём конвертом — дескать, общий привет, но тут же спохватился и стал с излишней горячностью жать руки начальству. Все дружно захохотали, зааплодировали.