- Надеюсь, брат мой, рейнское позволит тебе провести спокойную ночь под моим кровом. Бессонница – плохой советчик, - напутствовал Дика хозяин замка, самолично сопроводив гостя к дверям его покоев.
1.18. Беспокойная ночь после долгих сумерек
1.18. Беспокойная ночь после долгих сумерек
Мирабель с вечера металась по постели – прохладные, душистые, наглаженные простыни казались ей усеянными шипами и терниями. Едва смежив веки, она безумно затосковала по его улыбке, его речам и надежным рукам. Он принял ее за мальчишку! Но почему, почему она потянулась за этим дурацким гребнем! Сорока, да и только! Мальчик никогда бы не догадался кто перед ним, если бы не этот позор! В потоках воды она выглядела обнаженной по пояс. Вот стыд то! Мирабель мучительно застонала.
Дик даже и не пытался уснуть и шарахнулся от ложа как от клубка гадюк. Ее нежная, смугловатая, матовая кожа, просвечивающая сквозь мокрое до нитки, тонкое полотно! О! Где бы найти камень покрепче, чтобы разбить свою тупую башку! Яду мне, яду!
Грейсдир, меланхолично перебирая четки из горного хрусталя, созерцал свою единственную реликвию – засохший венок, сплетенный из некогда ярких, осенних листьев клена. Как он оттенял блеск ее глаз, соперничал с румянцем ее щек и пламенем губ, небывалой яркостью красок. На той первой охоте они затравили матерого волка. Юная королева в отчаянной скачке потеряла шапочку с фазаньим пером и сплела себе этот венок на привале охотников. А потом, когда паж нашел и принес потерю, беспечно забросила венок в терновник. До сих пор он чувствует, как саднят изрезанные в кровь терниями пальцы, до сих пор он слышит, как шелестят под рубашкой на груди еще не иссохшие, слегка влажные от росы безумно яркие, крапчатые листья клена.
Мирта… Безысходна тоска, безысходна. После той охоты, хмельной от счастья король, разбудил под утро младшего брата, не в силах дождаться рассвета. «Она ждет наследника, Грейсдир! Это будет сын! Мой сын, брат! Мой сын!». Твой сын, брат, теперь переносит адские муки при жизни… Они не дожили до этого. Счастливая судьба не изменила своим любимцам. Только он сам все никак не дождется от нее милости. Ричард, Ричард… За что! Ему то это за что! Дитя счастливых влюбленных…
«Грейсдир, после того как Артур откинул вуаль с моего лица, мои глаза видели только тебя, только тебя ночью и днем, ты слышишь, ночью и днем… Грейсдир! Я носила и рожала его детей, не отводя глаз от твоего облика, вечно реющего перед моими сомкнутыми веками. Если бы это были твои дети, Грейсдир, может быть они были бы счастливы как никто! Грейсдир, помоги ему, первенцу, Ричарду… Помоги ему… ядом… ядом… ядом…»
Это искушение, - постиг Сумеречный, - Она никогда не смотрела ни на кого, едва заслышав его шаги, смех, низкий голос. Только Артур жил в ее сердце, она никогда не сводила глаз с его лица. Но довольно, предрассветный сумрак – пик тьмы! Довольно.
Принц разбил одиночество, вызвав слугу.
- Вайерд, принцесса привыкла вставать рано, пригласи ее в мою оружейную. Горничную не буди, ее высочество управится с туалетом и без ее услуг…
***
Красноватые отблески играли на полированных балках мореного дуба. Факелы, ярко пылавшие под сводами длинной залы с высоченными потолками, почти не освещали пространство внизу. Мирабель в длинном темно-зеленом платье из своих гардеробных в замке Сумерек, отбросив вуаль и покорно склонив голову, стояла перед принцем. Ни следа его вчерашнего благодушного настроения, ни тени улыбки, ни одного отзвука раскатистого, никогда ранее не слыханного ею смеха.
- Мирабель, ты уходила в Порубежье. Можешь не сознаваться, мальчик выдал тебя невольно, когда я сказал о полутора месяцах ваших странствий. Вы с ним встретились недавно – день, много два назад. Как раз – время неспешной прогулки от грани миров.
- Я… я уходила в Порубежье еще летом.
- Ты заплатила за Проникновение месяцем жизни? Ты принесла?
Мирабель осмелилась взглянуть в серые, цвета рассветных сумерек глаза. Будто не из стрельчатых бойниц оружейни, а из под темных бровей на узком смуглом лице, глядел на нее холодный осенний рассвет.
- Нет…