Герцог захохотал низким басом, а Мирабель, разозлившись неизвестно на что, свистнула своим иноходцам и продолжила путь. Дик еле удержал своих. Герцог, посмеиваясь, протянул ему руку, Дик помог водрузить персону его высочества в седло, достал меч из сухой канавы, и, повинуясь жесту досмеивающегося герцога, упаковал меч, вместе с ножнами в один из своих тюков. При этом он не догадывался, что отныне меч принадлежит ему. Герцог все веселился, и не удосужился разъяснить Дику правила рыцарских поединков.
- Я твой должник, благородный родич, такой смех, лучше лекарей, - наконец просмеявшись сказал герцог. – До полуночи полнолуния, пока Мирабель нельзя возвращаться в замок Ричарда, - вы мои гости. Мой дом на южном склоне хребта, как раз через перевал от замка Сумеречного. У меня то солнце гостит целыми днями.
- Я почему-то так и подумал.
- Но племянницам я отвел самые тенистые и прохладные покои. Мирабель проведет в них два запретных дня, а ты сколько пожелаешь. Полагаю, ты тоже нуждаешься в длительном отдыхе, выглядишь так, будто не спал с неделю.
Дик с герцогом не скоро догнали Мирабель, когда же, наконец, поравнялись, то по ее лицу нельзя было судить о ее недавних чувствах. Дик, на всякий случай, направил своего коня так, чтобы конь герцога оказался посередине. Герцог ехал, постанывая при каждом толчке, и демонстративно баюкал свою пораненную руку, косясь в сторону племянницы. Мирабель же в ответ каждый раз непроизвольно кривила губки.
Румяный герцог, багряный герцог, герцог-виноградарь, любимец простонародья. Крестьяне безоглядно прощали ему все его многочисленные слабости и мелкие шалости, причуды и непредсказуемость. Герцог, широкая душа, всегда первым приходил на помощь в любом несчастье, был безрассуден и неудержим в бою, безоглядно щедр на пиры и угощенья, и сказочно силен.
В народе было распространенно поверье, что герцог, кроме прочего обладает некоей магической плодоносной силой. Крестьяне наперебой, под любыми предлогами старались заманить его на свои наделы, втайне сопровождая его визиты полузабытыми магическими обрядами.
Конечно, узнай герцог, что он служит своим подданным в качестве какого-то талисмана, или идола, в гневе разнес бы все и вся, но хитрые крестьяне, соединяя милое сердцу язычество с официозом христианства, чаще всего приглашали герцога на крестины, свадьбы и праздники по окончанию жатвы или освящения первой борозды.
Надо признать, что младенцы, восприемником которых был герцог, а в этом он редко кому отказывал, росли на редкость крепкими, крикливыми, толстощекими и везучими. Молодожены, на чьих свадьбах он присутствовал, жили в ладу, достатке и счастье, а поля, которые герцог обходил с праздничными процессиями, плодоносили невиданно и неслыханно. Как и Принц Сумерек, герцог был холост, но не грустил и не предавался меланхолии. Он устроил свой замок так, что в нем могли гостить одновременно, друг другу не мешая, и паломники, бредущие на богомолье, и веселая молодежь окрестного рыцарства, и дорогие племянницы, и странствующие школяры.
1.21. Застолье в замке Виноградаря и переход через подземелье дракона
1.21. Застолье в замке Виноградаря и переход через подземелье дракона
Принц Сумерек хохотал в своем замке на северном склоне хребта, герцог, на южном, в своем солнечном, увитым виноградом и розами, нарядном праздничном замке-дворце плакал навзрыд.
- Мирта, вылитая Мирта. Когда выросла! Недаром Хенрик ее узнал, вылитая мать. Ох, Мирта… молодая, цветущая разбилась в скачке… Ох, не говорите мне этих слов! Она хотела этого падения, хотела! Никто лучше нее не держался в седле.
Лошадь ручная, король никогда не позволял ей даже приблизиться к невыезженной. Кузен мой, светлый король Артур, ну да вам, как родичу можно признаться, начал было засматриваться на хорошеньких поселянок. А этим дурам льстило внимание короля!
Как он рыдал потом над Миртой, как рыдал! Дети сбились стайкой, жмутся испуганно к Принцу и ко мне, мать лежит как скошенная лилия в серебряной росе…
- О, как же ты решилась, Мирта, как смогла! Король, бес его попутал, перемигнулся раз с толстобокой дурищей виноградоршей. Неужели он так плохо знал свою королеву! Он ненадолго пережил ее… Изошел в рыданиях.
Теперь вот Ричард, новое горе. Мы даже женить его не успели! Мальчишка, всего двадцать семь лет. И такие муки смертные. Никто не в силах переносить вида его страданий. Только его молочный брат, его конфидент, друг и нянька, все в одном, неотлучно при нем в его скорбный час.