- Твое горе сильнее моего, Хенрик. Твои волосы выбелены сплошь.
Он смог приподнять тяжелые веки, чтобы перед смертью увидеть человека и, может, попросить его об услуге.
- Нет, Хенрик, хоронить я тебя не стану, - ответил Сумеречный на его невысказанную мольбу, – Я не за этим спустился к тебе по просьбе… твоей Лиссы. Она обещала мне дождаться тебя там, но дорогу ты выбирать не волен. Она подождет, сколько будет угодно судьбе. Она будет ждать.
Хенрик поверил Сумеречному, поверил его глазам, исполненным холодным предрассветным сиянием. Они выбрались из ущелья, но Хенрик не помнил как именно. Вероятно, чудом. И с тех пор он жил. Жил, каждую ночь, просыпаясь в предрассветный час, и творил молитву об избавлении от рассвета. Он изо дня в день мечтал только об одном – не дожить до рассвета. Молил об этом.
И вот теперь, после той встречи на дороге, когда он без умысла навел на эту парочку его разъяренное сиятельство, Хенрик стал вдруг замечать, что он ждет чего-то еще. Чего-то светлого, какого-то неизвестного таинственного события.
А потом они поселились на его старом винограднике, свили гнездо, как две малиновки. Он потихоньку наслаждался, незаметно наблюдая за ними. Подслушивал, как они вздорят и мирятся и постепенно начинал понимать, постигать природу своего нового ожидания. Ему хотелось знать, что же произойдет дальше. Кто первым у них родится, тот самый великий и непобедимый воин, или нежная как первоцвет девочка, похожая на Мирабель. Он хотел увидеть, каким светом озарится лицо Мирабель при первой улыбке их первенца. Ему хотелось возиться по хозяйству в обществе этого занятного парня, слушать, как он балагурит, насвистывает заморские мелодии, сосредоточенно молчит, сооружая какое-нибудь очередное усовершенствование. Ну, а если малиновки упорхнут, он будет ловить слухи о них в придорожных трактирах и от проезжих странников. Ему можно больше не молиться каждое утро, чтобы этот рассвет стал последним.
Хенрик встал, оделся, не разводя огня, и привычно спустился вниз по беззвучным, крепким ступеням. Перила надежны, половицы еще сто лет не скрипнут, дом крепкий. Если дети надумают перебраться на зиму к нему, его гостиная всегда наготове. Дом он оставит им. Но необходимо как то убедить парня, чтобы он пресек затеи Мирабель с фисташками. Хенрик решился рассказать парню о Лиссе. Пока не поздно. Лучше это сделать прямо сейчас, до рассвета.
Хенрик осторожно пробирался по винограднику, размышляя как бы ему, незаметно для Мирабель, отозвать парня. Может предложить ему половить форель? Поздно подумал, снасти не захватил. Ладно, как-нибудь. Он почти вплотную подошел к шалашу, когда услышал звонкий хохот Мирабель и яростные выкрики Дика.
- Слово такое забудь! Только скажи, попробуй еще хоть раз «фисташки»! Ну, говори! Скажешь, фисташки?
- Не выговаривается…
- Точно?
- Клянусь.
- Вот то-то же, Снейки, давно напрашивалась! Ты еще хохотать? Мало?!
- Нет, Дикки, мальчик мой, пощади, я умру от смеха, пожалуйста, не начинай все сначала.
- Я еще и не начинал! Это прелюдия. Тебя вообще когда-нибудь шлепали?
- Нет, не припомню.
- О чем я! Мог бы и сам догадаться! Отныне это полезное упражнение будет каждодневной реальностью для тебя!
Хенрик, не в силах больше беззвучно смеяться, спешно ретировался. На пороге дома его настиг холодный дождь. Нет, не стоит им мешать, от дождя они спрячутся в своем подземном дворце, и вряд ли кто станет их разыскивать в это пору. Ну, а в крайнем случае, он их прикроет, скажет, что они гостили у него.
***
Поначалу, ни Дик, ни Мирабель дождя не заметили. Сон сморил их обоих, и утомленного расправой Дика, и нахохотавшуюся Мирабель. Дик видел во сне дождь, но необычный, будто пролились на землю синие и белые молнии, сплошным потоком. Туча, несущая этот непостижимый, небывалый дождь, надвигалась от Порубежья и где-то над бурлящей Золотинкой зависла, сине-белой сияющей завесой разделяя два мира. Из-за этой завесы до Дика донеслись чьи-то смутно знакомые голоса, но их слов было уже не разобрать. Осенняя гроза заглушала слова, только выкликаемый надрывно высоким голосом рефрен донесся до него. Только одно слово «Итака! Итака! Итака!». Дик вздрогнул от потоков холодного осеннего ливня, наконец нашедших себе дорогу сквозь намокшую отяжелевшую листву, и проснулся. Нужно было добраться до поворотного кольца и перенести Мирабель, пока дождь не добрался и до нее, но сон все не отпускал его. Сине-белые молнии полыхали сквозь узорчато-вырезную листву, казавшуюся черной в их всполохах, и слово «Итака» - звучало наяву.