Она улыбнулась и теперь уже в ожидании смотрела на меня.
- Когда конференция? - упавшим голосом спросила я.
- В феврале, - деловито кивнула Самойлова. – Вот список тем, предложенных организаторами, - Наталья Викторовна подошла к столу и положила на него ранее не замеченный мной лист формата А4.
Я медленно опустилась на стул, взяла бумагу и уставилась в нее невидящим взглядом. Самойлова, наверное, заметила, что со мной что-то не так. Она села за стол напротив меня и спросила:
- Лиза, что с вами?
- Я … Спасибо, что Вы мне доверяете, но я не знаю, что я могу такого сказать, да еще на конференции, где будут выступать …
- Такие же специалисты как вы, - перебила меня Самойлова. – Послушайте, Елизавета Олеговна, я уверена, что вам есть, что рассказать. Выберите тему и приходите ко мне – обсудим.
- Да, - согласно кивнула я. – Просто так все неожиданно.
- А чего тянуть? – по-свойски поинтересовалась Наталья Викторовна. – Уверена, вы и кандидатскую захотите написать.
Я только кивала и улыбалась. Мне было и приятно и жутко одновременно. И этот конгломерат чувств лишал привычного течения мыслей, вносил хаос в привычный мир, делал его каким-то неустойчивым и опасным. Но чувство, что тебя признают, оказывают доверие, называют специалистом, воспринимают как равного уравновешивало неприятный крен беспорядка мыслей.
- Значит, как выберите тему – сразу ко мне, - раздался голос Самойловой от двери. – Удачи.
- Спасибо, - успела выкрикнуть я в закрывающуюся дверь.
Вот о каком празднике теперь могла идти речь?
Зазвонил телефон, и я вздрогнула, возвращаясь к реальности, в которой мне грозил рождественский ужин у Гериных родителей. Я схватила со стола телефон и рявкнула в трубку: «Да!»
- Ты меня прямо по телефону покусаешь? – услышала я холодное приветствие. Я вдохнула поглубже, чтобы справиться с волнением.
- Прости, Гера. Тут на работе проблемы
- Это не повод срывать злость на мне, - вежливо заметил Строгов.
- Я уже извинилась, - процедила я сквозь зубы, чувствуя, что начинаю злиться всерьез.
- Извинения приняты, - резко изменил направление разговора Гера. – Спускайся. Я жду в машине.
Из трубки понеслись короткие гудки. Я в каком-то опустошении опустилась в кресло. Ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть. Почему-то навалилась усталость и апатия. Не нужно меня ждать. Не нужно меня никуда везти. Не буду я нигде выступать. Все! Хватит! Чего хватит? Что все? На эти вопросы у меня не было ответов. Хотелось заплакать, пожалеть себя, свернуться клубочком и уснуть в теплой норке из мягкого пледа. Вместо этого я усилием воли заставила себя подняться, собрать сумку и покинуть кабинет.
Больше всего я боялась не сдержаться и наговорить чего-нибудь неподходящего Строгову. Он и, правда, ни при чем. Моя злость имела совершенно другое происхождение, о котором мне вовсе не хотелось думать, а тем более обсуждать с кем-то.
Я открыла дверь машины и аккуратно и размеренно села на мягкое кожаное сидение. Также спокойно я закрыла дверь и пристегнулась.
- Такое ощущение, что рядом со мной оголенные провода, - холодно обронил Гера.
- Ничего подобного, - я решила продемонстрировать, что тоже умею владеть собой.
- Я отвезу тебя домой, - сказал Гера, включая поворотник и выезжая затем на полосу движения.
Мне так хотелось, чтобы он задал вопрос, зло ответить на него, услышать какое-нибудь холодное замечание, наброситься на него с обвинениями, что он ничего не понимает. Но Строгов не дал мне ни одного шанса хоть за что-нибудь зацепиться, чтобы поскандалить или повздорить. Вместо этого я почувствовала себя жутко виноватой. Раскаяние жгло меня изнутри. Но я не знала, как все это разложить по местам. Мне не хотелось быть такой с Герой.
Он продолжал молчать, ничем мне не помогая. Не человек, а кремень. Как он так может? Я опять начинала злиться. Теперь на его молчание. Я решила, что это равнодушие. По крайней мере я могу расценить это молчание как равнодушие. Вот же он, заветный предлог для злости и обвинений. Я уже набрала побольше воздуха, как вдруг он неожиданно заговорил.