— Что, уже скоро домой?
— Надеюсь.
— Удалось найти, что искали?
— Почти. Похоже, мне удалось раскопать кое-что новое насчет венецианского влияния…
— Во всяком случае, не забудьте, что перед отъездом мы договорились с вами вместе отобедать, вы еще не передумали?
— Ma che! И не надейтесь!
Когда Тарчинини уже закрывал за собой дверь, у него в голове вдруг будто сработал какой-то механизм. Почему этот моряк, с которым он столкнулся на пороге, чем-то бессознательно привлек его внимание? Он усиленно пытался вспомнить какую-то деталь, которая в тот момент сразу же бросилась ему в глаза, но она упорно куда-то ускользала.
Ноздри Ромео начали нервно подрагивать. Он чувствовал, что след где-то совсем близко, но никак не мог на него выйти. Чем больше он раздражался, тем медленней продвигался вперед. Вконец выбившись из сил, он бессильно пожал плечами и, потеряв всякую надежду на помощь счастливого случая, направился к церкви Санта Мария Маджоре, рассчитывая выяснить у дона Джованни, не он ли посоветовал Баколи в поисках приюта обратиться к семейству Гольфолина? Видно, там, на небе, кто-то из приближенных самого Господа неусыпно следил за безопасностью Джульеттиного мужа — или, может, один из ангелов-хранителей питал особое пристрастие к уроженцам Вероны — иначе как объяснишь, что, уже собравшись подниматься по ступенькам, ведущим к паперти, он вдруг споткнулся и едва не растянулся во весь рост, благодаря чему предназначенная ему пуля пролетела прямо над ним, как раз на том уровне, где должна была бы находиться его голова, и благополучно раздробила стену. Однако Тарчинини имел слишком богатый опыт такого рода приключений, чтобы не различить ослабленный глушителем знакомый щелчок. Он собрался с силами и буквально одним прыжком, сам удивившись собственной прыти, пересек пространство, отделяющее его от спасительной сени святой обители, потом остановился у кропильницы и, уцепившись за нее руками, перевел дыхание.
Выходит, он рано радовался — враги еще вовсе не отказались от борьбы. Более того, как некогда Велано, они выследили теперь Тарчинини и сделали попытку устранить его из игры. Но куда же в таком случае смотрит Чеппо? Почему он не принимает должных мер, чтобы защитить своего коллегу? Закипевшая в нем злость утихомирила тревогу, и он вновь обрел обычное равновесие. Нет, он не был трусом, просто он ненавидел чувство страха. Конечно, положение его существенно осложняется, однако покушение, которое только чудом не увенчалось успехом, самым убедительным образом доказало, какую тревогу посеял он в лагере врагов. Не отдавая себе полностью отчета, веронец дал понять противнику, что находится на верном пути. Основная проблема заключалась в том, что Тарчинини не имел в тот момент ни малейшего понятия, каким своим поступком, вопросом или жестом он показал им, что приближается к цели...
Снова став самим собой, Ромео подумал, что должен заказать за спасение благодарственный молебен в честь Санта Марии Маджоре, и тут почувствовал острую жалость к себе при мысли, что мог бы вот так умереть в Бергамо, оставив на произвол судьбы жену и детишек. Веронец медленно приблизился к хорам и, скользнув за колонну, где его когда-то спящим застал дон Джованни, принялся страстно молиться. «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты спас мне жизнь... Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты дал мне встретиться с моей Джульеттой... Благодарю Тебя, Господи, что Ты дал мне самых прекрасных детей на свете… Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты позволил мне родиться в Вероне, самом прекрасном городе во всей Италии... Благодарю Тебя, Господи, что Ты позволил мне стать самым проницательным из всех веронских полицейских...»
Поглощенный стремлением отблагодарить Господа за все милости, Ромео не сразу обратил внимание на легкий шум, едва ощутимо нарушавший тишину безлюдной церкви. Однако вскоре, снова насторожившись, Ромео начал внимательно прислушиваться... Никаких сомнений... Стараясь ступать как можно неслышней, кто-то явно приближался к нему сзади... Если человек так осторожно крадется, наверное, у него есть на то достаточно веские основания... Предательский пот оросил рубашку Тарчинини. Неужели враг его такой безбожник, что не остановится перед тем, чтобы расправиться с ним в таком священном месте? Впрочем, теперь такие ужасные нравы, что люди готовы идти на все! У них уже не осталось ничего святого!
Опасаясь, как бы противник внезапно не атаковал его из-за колонны, Ромео стал спиною к алтарю пятиться назад, и случилось то, что неизбежно должно было случиться: наткнувшись на стул, веронец потерял равновесие, мгновение напоминая вот-вот готового рухнуть вниз канатоходца, помахал руками в воздухе в поисках хоть какой-нибудь точки опоры, потом, в конце концов сдавшись, грохнулся об пол, подняв неимоверный шум, который, еще усилившись акустическими секретами архитекторов нефа, напомнил оглушительные раскаты грома.
Сидя у себя в ризнице, дон Джованни вдруг вздрогнул от неожиданности. Сразу же подумав о рухнувшем своде, свалившейся статуе или какой-нибудь катастрофе такого же порядка, он поспешил в церковь, по дороге моля Всевышнего уберечь его от такого несчастья, которого он, по своему глубокому убеждению, явно не заслуживал. Невдалеке от алтаря обнаружил нагромождение стульев и с облегчением вздохнул, потом подошел поближе и в ужасе отшатнулся, разглядев среди вороха перевернутых стульев чудаковатого профессора археологии из Неаполя, который, словно опрокинутый на спину краб, никак не мог без посторонней помощи прийти в нормальное положение. Остолбенев от изумления, дон Джованни на какое-то мгновение забыл, где находится, и куда громче, чем того требовала обстановка, воскликнул:
— Как, опять вы?!
Но тут же христианское милосердие вкупе с вполне понятным желанием как можно скорее покончить с несовместимым со святостью места хаосом и навести надлежащий порядок быстро возобладало над гневом, и падре с готовностью протянул Ромео руку помощи, за которую тот и уцепился, словно тонущий за спасательный круг. Снова оказавшись на ногах, он перво-наперво помог дону Джованни подобающим образом расставить в ряд стулья. Потом приступил к извинениям.
— Простите меня, святой отец, я...
— Следуйте за мной! — пробурчал тот.
И он снова увел вконец сконфуженного Тарчинини в ризницу, где немедленно потребовал от него объяснений.
— Это уж слишком, синьор профессор! Сначала я, можно сказать, поймал вас за руку, обличив во лжи с целью, которую предпочел бы сейчас не уточнять. Не успели вы прибыть в наш древний город, как в доме, куда я имел неосторожность вас рекомендовать, сразу же все пошло вкривь и вкось, более того, там впервые был совершен такой постыдный грех, как самоубийство! Такого у нас раньше не случалось... Мало того, теперь вам понадобилось проникнуть в мою церковь и разыграть здесь какую-то кощунственную пантомиму, которая привела к самым скандальным последствиям! Мне не остается ничего другого, кроме как позвать сюда полицию!
— Думаю, падре, это будет только пустая трата времени.
— Это почему же, позвольте вас спросить?
— Да потому что я сам и есть полиция.
— Что вы сказали?..
Решив, что бессмысленно ломать комедию перед порядочными людьми, когда и врагам все известно, наш веронец признался: