— Вы не против, что я закурил!? — Львовский небрежно стряхнул пепел с сигары, прямо, на пол. — Вот, пристрастился за границей. Говорят, вредная привычка, но что поделаешь, у них там, на западе, сейчас, все курят сигары, даже дамы в театрах. Хотите попробовать?
Никифор поспешно отказался. Единственная его безуспешная попытка закурить имела место еще в институте и с тех пор он больше не повторял своих экспериментов. Да и Глеб Порфирьевич крайне не лестно отзывался о тех служащих, что пускали дым на службе.
— Думаю, мне нет нужды вам представляться, господин Львовский. Похоже, вы и так меня знаете, раз дожидались меня у меня дома.
— Совершенно верно.
— Могу я поинтересоваться, откуда вам известен мой адрес и что вам от меня надо?
— Я же чародей и умею находить нужных мне людей.
Кажется, Львовский улыбнулся, но его улыбка все равно потонула в густой пиратской бороде. Более серьезно он добавил:
— Мне дали ваш адрес в жандармском управлении. Правда там сказали, что последние несколько дней вы не являлись на службу и сильно больны. Рад, что вам уже лучше. К тому же, я навел о вас кой-какие справки у одной моей старой знакомой — Немезида Аидовна Темряви. Надеюсь, вам это имя что-нибудь говорит?
— Говорит. — неохотно подтвердил Никифор — Но что вам нужно от меня?
Внезапно, из темной части комнаты выпорхнула громадная серая птица и села на высокую спинку кресла, рядом со Львовским. Она до смерти напугала Никифора громким уханьем. Кажется, это действительно, была сова или филин. Судя по размерам, все таки филин. Птица не мигая уставилась на Никифора большими желтыми глазами и замерла в одной позе. Никифор мог поклясться чем угодно, если бы он не видел, как этот филин летает, то принял бы его за обычное чучело.
Львовский ласково посмотрел на филина снизу вверх, пригладил его взъерошенные перья. Потом порылся у себя в боковом кармане пиджака, но так ничего и не нашел.
— А вот же она! — воскликнул чародей и полез во внутренней карман, чтобы достать оттуда за хвост белую мышь.
Чучело филина на мгновение ожило и сцапало предложенную мышь. Работай бы господин Львовский в цирке, этот номер, определенно, имел бы оглушительный успех.
— Вы не ответили на мой вопрос? — напомнил Никифор, не обращая внимания на разыгранное не большое представление.
— О чем это вы? Ах, да. Вы, верно, решили, что я пришел покупать вашу душу как у этого бедняги доктора Фауста. Впрочем, такое сравнение не далеко от истины.
— Но я ничего не продаю и не покупаю. — поспешил заверить его Никифор.
— По началу все так говорят. — глаза Львовского полыхнули красными огоньками и он легонько прищелкнул пальцами левой руки, от куда посыпались искры.
Никифор невольно попятился назад и уперся в стол.
Довольный произведенным впечатлением "чародей в отставке" опять рассмеялся себе в бороду.
— Прошу простить меня, герр Муромец. Люблю, иногда люблю малость побезобразничать. Дает о себе знать моя бурная молодость. Хотя у нас, волшебников она никогда не заканчивается. — при этих слова он полез во внутренний карман пиджака и вместо мышки достал оттуда букетик искусственных цветов. Никифор видел подобный трюк миллион раз и не капельке не удивился, если бы искусственные цветы прямо у него на глазах не превратились в еще одну белую мышку для филина.
Никифор обессилено опустился на стул за письменным столом. Была уже полночь и он устал от всяких чудес за сегодняшний длинный день.
— Признаться, я чертовски хочу спать. Если вы пришли не за моей душой тогда зачем же?
Львовский пристально посмотрел на него, а потом вполне серьезно сказал:
— Хочу нанять вас на работу?
— Но я не занимаюсь частным сыском? К тому же нахожусь на службе в отделе…
— Я знаю, где вы служите, поэтому и хочу вас нанять.
— Значит это дело связанно с волшебство?
— Тот, кого мы должны с вами найти, с ним связан.
— И кого же вы хотите найти, здесь, у нас в Харькове, раз приехали сюда из Берлина? У нас знаете не Москва и даже не древний Киев. Может быть, трехголового змея, Кощея бессмертного или Бабу-ягу, собственной персоны? Должен вас огорчить у нас тихий, провинциальный городок, где ничего не обычного не случается.
Несмотря на его саркастический тон, Львовский оставался по-прежнему серьезным.