Я чувствовал запах яблок.
— Добрая Бранвен… — запыхавшийся слуга с трудом переводил дыхание.
— Госпожа Изульт зовет тебя в комнату сэра Тристана. Тебя и сэра Моргольта из Ольстера. Поспешите, госпожа.
— Что случилось? Неужели Тристан…
— Нет. Это не то. Но…
— Говори, парень.
— Корабль из Тинтагель… Возвращается сэр Кахердин. С мыса прибыл гонец. Корабль уже виден…
— А какого цвета парус?
— Неизвестно. Корабль слишком далеко. Он еще за мысом.
Взошло солнце.
Когда мы вошли, Изульт Белорукая стояла спиной к окну, полуоткрытому, освещенному лучами, играющими в стеклышках, заключенных в свинцовой решетке. Она вся светилась неестественным, туманным, отраженным светом. Тристан, с блестящим от пота лицом, дышал тяжело, неритмично и прерывисто. Глаза его были закрыты.
Изульт посмотрела на нас. Ее лицо было искажено, обезображено двумя глубокими морщинами, которые выражение боли прочертило по обеим сторонам рта.
— Он на грани смерти, — сказала она. — И бредит…
Бранвен указала на окно.
— Корабль…
— Слишком далеко, Бранвен. Он только-только обогнул мыс. Слишком далеко…
Бранвен поглядела на Тристана и вздохнула. Я знал, о чем она подумала.
Впрочем, нет, не знал.
Я слышал.
Хотите верьте, хотите нет, но я слышал их мысли. Мысли Бранвен, беспокойные и переполненные страхом, вспененные, будто волна среди прибрежных скал. Мысли Изульт, мягкие, трепещущие и дикие, как птица, которую держишь в руке. Мысли Тристана, несвязные, рваные, как клочья тумана.
«Все, — думала Изульт, — мы все рядом с тобой, Тристан… Бранвен из Корнуэлла, Повелительница Водорослей. Моргольт из Ольстера, Решение. И я, что люблю тебя, Тристан, люблю тебя с каждой минутой все сильнее, с каждым мгновением, что уходит и забирает тебя от меня. Забирает, не обращая внимания на цвет парусов корабля, плывущего к берегам Бретании».
«Изульт, — думал Тристан. — Изульт. Почему они не глядят в окно? Почему они глядят на меня? Почему мне никто не скажет, какого цвета парус? Ведь я должен знать это, должен и немедленно, иначе…
«Уснет, — думала Бранвен. — Уснет и никогда больше не проснется. Он уже в том месте, которое одинаково далеко и от освещенной солнцем поверхности, и от зеленых водорослей, растущих на дне. Он в том месте, где перестают бороться. А потом остается один лишь покой».
«Тристан, — думала Изульт, — теперь я знаю, что была с тобою счастлива. Несмотря ни на что. Пусть даже, будучи со мной, ты все время думал о другой. Ты так редко называл меня по имени. Обычно ты называл меня „Госпожа“ или „Вы“. Ты так старался не ранить меня. Ты так старался, ты столько вкладывал сил, что именно этими усилиями ты ранил меня больнее всего. И все-таки я была счастлива. Это ты подарил мне счастье. Ты дал мне золотые огни, искрящиеся под веками. Тристан…».
Бранвен глядела в окно, на корабль, выплывающий из-за мыса. «Быстрее,
— думала она. — Быстрее, Кахердин. Резче к ветру, Кахердин. Спеши на помощь, Кахердин, спеши. Спасай нас, Кахердин…».
Но ветер, который дул три дня подряд, морозил и хлестал мелким дождем, стих. Взошло солнце.
«Они все, — думал Тристан. — Они. Изульт Белорукая. Бранвен. Моргольт… И теперь я… Изульт, моя Изульт… Но какой же парус у корабля… Какого цвета?…»
«Мы все, будто стебли травы, что цепляются за край плаща, когда идешь через луг, — думала Изульт. — Мы все — стебли травы на твоем плаще, Тристан. Через мгновение ты отряхнешь плащ и мы будем свободны… и нас подхватит ветер. Не заставляй меня глядеть на эти паруса, Тристан, муж мой. Прошу тебя, не заставляй».
«Жаль, — думал Тристан. — Жаль, что я не узнал тебя раньше. Зачем судьба погнала меня именно в Ирландию? Из Лайонесс гораздо ближе до Арморика… Я мог узнать тебя раньше… Жаль, что я не мог тебя любить… Жаль… Какой же парус на этом корабле? Жаль… Как бы я хотел проявить к тебе любовь, госпожа. Добрая моя Белорукая Изульт… Но не могу… Не могу…».
Бранвен повернулась лицом к гобелену и затряслась от плача. Значит, и она тоже слышала.
Я обнял ее. Клянусь всеми тритонами Лира, как проклинал я свою медвежью неуклюжесть, свои суковатые лапищи и шершавые кончики пальцев, цеплявшиеся за шелк, как рыбацкие крючки. Но Бранвен, попав ко мне в объятия, заполнила собой все, исправила ошибки, закруглила края — будто волна, что смывает следы копыт на песчаном берегу. Внезапно мы стали единством. Внезапно мне стало ясно, что мне нельзя ее потерять. Ни за что, ни за какую цену.
Над ее головой, прижатой к моей груди, я видел окно. Море. И корабли.
«Ты можешь проявить ко мне любовь, Тристан, — думала Изульт. — Прежде, чем я тебя потеряю, прояви ее. Один-единственный раз. Я так хочу этого. Не заставляй меня высматривать парус. Не проси, чтобы я сказала, какого он цвета. Не заставляй меня, чтобы в твоей легенде я сыграла роль, которую не хочу играть».
«Не могу… — думал Тристан. — Не могу. Изульт Златокудрая… Как мне чудовищно холодно… Изульт… Изульт… Моя Изульт…».
«Это не мое имя, — подумала Изульт. — Это не мое имя».
— Это не мое имя! — крикнула она.
Тристан открыл глаза, осмотрелся, перекатив голову по подушке.
— Госпожа… — прошептал он свистящим голосом. — Бранвен… Моргольт…
— Мы все здесь, — очень тихо сказала Изульт.
«Нет, — подумал Тристан. — Здесь нет Изульт. А значит… все так, словно никого и не было».
— Госпожа…
— Не проси меня… — прошептала она.
— Госпожа… Пожалуйста…
— Не проси меня глядеть на парус, Тристан. Не заставляй меня сказать тебе…
— Прошу тебя… — напрягся он. — Прошу…
И тогда он сказал это. Совсем иначе — Бранвен вздрогнула в моих руках.
— Изульт.
Она улыбнулась.
— Я хотела изменить ход легенды, — очень спокойно сказала Белорукая.
— Какой безумный замысел. Легенду изменить нельзя. Ничего изменить нельзя. Почти ничего…
Она замолчала, поглядела на меня и Бранвен, все еще стоящих, обнявшись на фоне гобелена, на фоне яблони Авалона. Она улыбнулась. Я знал, что никогда в жизни не забуду эту улыбку.
Медленно-медленно она подошла к окну и стала, уперев обе руки в остроконечные арки.