— Да, она действительно незаурядна, все это знают, — проговорила мадам, принимаясь торопливо помешивать содержимое собственной чашки. — Но моему заведению еще многого недостает. Вы не находите?
Эли чуть приподнял одну бровь, выражая одновременно недоверие и вежливую заинтересованность.
— Я не думал, что вы испытываете недостаток в девушках.
— Конечно нет, — мадам сопроводила свои слова короткой усмешкой, — от них у меня нет отбоя. Иногда я даже думаю, что их слишком много! Но у меня получается с ними справляться.
— Я в вас не сомневался. У вас сильный характер.
— Благодарю, — кивнула мадам и отпила из чашки, чуть поморщилась. — Остыл… что ж, Эли, у меня есть для вас еще одно предложение.
Ее собеседник моментально насторожился, приобретя сходство с почуявшим зайца гончим псом.
— Я весь внимание.
— С тех пор, как мы выкупили этот дом, никто не задумывался о том, чтобы как-то обновить обстановку, — широким жестом мадам пригласила гостя взглянуть на стены и потолок, которые действительно пребывали в довольно плачевном состоянии: старая краска кое-где стерлась, кое-где пошла разводами, а где-то побежавшие по ней трещины и вовсе пришлось стыдливо прикрыть портьерой или гобеленом. — Я хотела бы расписать оба зала: большой и малый. А также обновить сцену. Вы понимаете?
— Конечно же, понимаю, — заулыбался Эли, чрезвычайно довольный сложившимся положением. — Нет ничего проще, мадам. Я пришлю к вам своих помощников, и за неделю-две они приведут тут все к тому виду, который покажется вам наилучшим.
— Это будет чрезвычайно любезно с вашей стороны, — голос мадам не дрогнул, но жест, которым она вернула на стол полупустую чашку, получился дерганым, оборванным, отчего фарфор коротко звякнул о фарфор, а тонко расписанное блюдце чуть не раскололось надвое. Мадам можно было понять, ведь главное еще не было произнесено.
— Сколько вы хотите? — спросила она, взглянув на Эли. Тот улыбнулся еще шире и приветливей, чем до этого:
— Сущие пустяки. Я думаю, пять тысяч франков покроют все необходимые расходы, и останется что дать моим ребятам.
Мадам тоже улыбнулась в ответ, как будто отдавая должное блестящему чувству юмора своего собеседника.
— Пять тысяч? Вы сошли с ума.
— Ничего подобного, — Эли покачал головой, — я просто знаю себе цену.
— Представьте себе, дорогой друг, — лицо мадам леденело с каждой секундой, как и ее взгляд, но Эли был совершенно непоколебим, — я тоже.
Он отставил чашку в сторону и поднялся из своего кресла. Мадам поднялась тоже.
— В таком случае, вряд ли я смогу вам помочь, — проговорил Эли с видимым сожалением, водружая на голову шляпу и не забывая оставить на тонких, холодных пальцах мадам прощальный поцелуй. — Передайте Эжени, что я буду ждать ее завтра в три.
— Обязательно передам.
Она не стала провожать гостя — дождалась, пока тот удалится, и с утомленным вздохом опустилась обратно в кресло. Неизвестно, о чем в тот момент она думала, но лицо ее выражало крайнее недовольство, и поэтому со стороны Эжени, все это время подслушивавшей за дверью, было весьма рискованно потревожить ее покой. Тем не менее, она решила рискнуть.
— Мадам?
Мадам тяжело подняла голову, чтобы посмотреть на нее.
— А, это снова ты. Я в этом не сомневалась. Ты все слышала? Проходимец. Кем он только себя возомнил!
Эжени состроила сочувственную гримасу, но мадам не было в тот момент до нее никакого дела. Увлеченная своим раздражением, она подскочила на ноги, подошла к окну, чрезмерно резко отдернула завешивавшую его алую штору.
— Он думает, что ему все позволено. Что его некем заменить!
— Но, мадам, — заговорила Эжени примирительно, решаясь подступиться к ней на пару шагов, — если бы он не рисовал афиши для нас, мы бы не получили и половину той известности, которой пользуемся сейчас.
— Когда ты запомнишь, — отрезала мадам, оборачиваясь к ней, — заменить можно любого, а в особенности того, кто мнит себя незаменимым. Я не собираюсь больше выносить этого напыщенного болвана. У меня от него начинается несварение желудка.
— Вы думаете отказаться от его услуг? — спросила Эжени настороженно, пытаясь понять, возможно ли отговорить хозяйку от опрометчивого решения. — Разве пять тысяч франков — это очень большая сумма? Жюли может заработать столько за один вечер.
— Поправлю тебя, дорогая, — ядовито ответила мадам, — Жюли могла заработать столько за один вечер. Но те времена уже прошли, и не признавать это глупо. Нам надо двигаться дальше, и с этим господином нам явно не по пути.
Она умолкла, облокотившись на подоконник и устремив задумчивый взгляд куда-то за окно. Губы ее беззвучно шевелились, как будто она спешно пыталась что-то про себя подсчитать, но более ничем она не выдавала тех мыслей, что одолели ее. Эжени подошла к ней, оказалась рядом, и так они некоторое время простояли в молчании.
— Где вы думаете найти нового художника? — наконец спросила Эжени, не выдержав, на что мадам пожала плечами:
— Не знаю. Пока не знаю. Но Париж — большой город… кто знает, какие сюрпризы он принесет нам сегодня или завтра?
Время для сюрпризов, как оказалось впоследствии, было уже за порогом и ждало своего часа, чтобы бесцеремонно вторгнуться в устоявшуюся, в чем-то даже размеренную жизнь всех обитателей этого дома. За дверями послышался какой-то шум, и в зал вбежала Полина — новенькая, недавно появившаяся в заведении, но обладавшая удивительной глубины голосом и грацией, с которой мало кто мог поспорить; эти качества должны были в ближайшем будущем сослужить ей хорошую службу, но пока мадам Э. предпочитала беречь ее, не торопясь показывать широкой публике.
— Мадам, к вам пришли. Какая-то женщина… — начала Полина, но мадам не дала ей договорить:
— Ах да, я и забыла. Сегодня у меня здесь настоящий парад идиотов, жаждущих залезть мне в карман. Не впускай ее, я сейчас приду.
Кивнув, Полина исчезла, а мадам остановилась ненадолго перед зеркалом, чтобы поправить волосы, и напоследок обратилась к Эжени, поймав ее взгляд в отражении:
— Я бы сказала тебе не шпионить, но ты все равно станешь.
Эжени поспешно опустила взгляд, но от очередного едкого замечания ее это не спасло:
— Актриса из тебя никудышная. Тебе стоит над этим поработать.
— Я постараюсь, — ответила Эжени и, едва оставшись одна, тоже бросилась прочь из зала, но не в холл, куда вышла мадам, а в коридор, ведущий к кухне и черному ходу. В этом коридоре было небольшое оконце, выходящее на крыльцо; привстав на небрежно сваленный у стены хлам, Эжени смогла не только услышать, что происходит снаружи, но и своими глазами увидеть разворачивающуюся сцену. В ней не было ничего из ряда вон выходящего, что-то подобное Эжени уже наблюдала не раз и не два: мадам, не сошедшая со ступеней, величественно возвышалась над усталой женщиной в некогда ладно сшитом, но ныне поношенном сверх всякой меры платье и ее спутницей — юной замарашкой, стоящей неподвижно, не глядя ни на что вокруг себя, и судорожно вцепляющейся в собственную перештопанную юбку.