Будучи намертво убежден, что невыносимый ужас вернется, сэр Утер детально разработал меры предосторожности, оборудовав гроб, в котором его должны будут похоронить, электрическим устройством, чтобы можно было позвать на помощь. Малейшее нажатие кнопки, расположенной под правой рукой, включит тревожный звонок наверху, в фамильной часовне, а также второй звонок в доме неподалеку.
Однако даже это почти не уняло его страхи. Его преследовала мысль, что кнопка не сработает, или что звонок никто не услышит, или что спасители придут слишком поздно, когда он уже испытает мучения удушья.
Эти дурные предчувствия, день ото дня все мрачнее и неотвязнее, сопутствовали первым стадиям его второй болезни. Затем мало-помалу, микроскопическими шажками, он начал сомневаться в брате, подозревать, что Гай, следующий за ним в очереди наследования, возможно, желает его кончины и заинтересован в ее приближении. Гай всегда считался хладнокровным циником, относился к одержимости брата с плохо скрытым презрением и почти без сочувствия – больное воображение легко могло увидеть в этом черные замыслы. Постепенно, слабея, инвалид начал бояться, что брат будет умышленно торопить похороны – возможно, даже отключит тревожное устройство, которое было доверено его попечению.
Теперь, после ухода Гая, убежденность в его предательстве расцвела пышным цветом в душе сэра Утера Магбейна, будто черный тлетворный цветок. Охваченный сокрушительной ледяной паникой, он решил, что при первой возможности поговорит с кем-нибудь еще и тайно поручит кому-то, кроме Гая, ответственность за исправную работу сигнализации.
Часы шли за часами скрытной вереницей, а он лежал наедине со своими ядовитыми могильными мыслями. День клонился к вечеру, и предзакатное солнце должно было проникать в комнату сквозь стекла витража, но обрамленное тисом небо за окном затянули тучи, и от света остался лишь сырой отблеск. Сумерки уже плели в комнате серую паутину, и Магбейн вспомнил, что почти настало время вечернего визита врача.
Дерзнуть ли довериться врачу? Сэр Утер не так уж хорошо его знал. Семейный доктор некоторое время назад умер, а этого нового привел Гай. Сэру Утеру не особенно нравилась его манера, одновременно оживленная и желчная. Возможно, этот врач в сговоре с Гаем; возможно, он помог тому найти удобный способ избавиться от старшего брата, сделав его кончину неизбежной. Нет, с доктором говорить нельзя.
Но кто мог ему помочь? Его друзья всегда были немногочисленны, да и они покинули его. Поместье находилось в безлюдных краях – все способствовало предчувствуемому предательству. О господи! Его душат, его хоронят заживо…
Кто-то тихо открыл дверь и подошел к нему. В безысходности и беспомощности своей несчастный даже не попытался повернуться. Вошедший приблизился, и стало видно, что это Холтон, престарелый дворецкий, служивший трем поколениям Магбейнов. Может, довериться Холтону? В таком случае надо поговорить с ним прямо сейчас.
Сэр Утер Магбейн подобрал слова, с которыми обратится к дворецкому, и пришел в ужас, когда язык и губы отказались повиноваться. Вплоть до этого момента он не замечал ничего подозрительного: его ум и чувства были необычайно обострены. Но теперь оказалось, что органы артикуляции охватил ледяной паралич.
Он попытался поднять бледную скрюченную руку и подозвать Холтона, но рука осталась недвижно лежать на покрывале, несмотря на мучительные, титанические усилия воли, которые он предпринимал. В полном сознании, но неспособный ни шевельнуть пальцем, ни опустить веки, он мог только лежать, глядя, как в слезящихся глазах старого дворецкого зарождается тревога.
Холтон подошел ближе и протянул трясущуюся руку. Магбейн видел, как рука тянется к нему, нависает над его телом, опускается к сердцу, исчезая из поля зрения. Она его не коснулась, – по крайней мере, он не ощутил прикосновения. Комната быстро погружалась во мрак – странно, что стемнело так быстро, – а на рассудок коварным туманом наползало забытье.
Со знакомым ужасом, с ощущением, что все невыносимым образом повторяется и он делает то, что уже делал раньше, до смерти напуганный, он чувствовал, что падает в непроглядно-черную бездну. Лицо Холтона уменьшалось, становясь далекой звездой, с ужасной быстротой уносясь вдаль над безмерными пропастями, на дне которых Магбейна ждала безымянная, неотвратимая судьба, – судьба, которой он едва не достался в предыдущий раз, встреча с которой была предопределена с начала времен. Он падал, бесконечно падал вниз, звезда исчезла, не стало нигде никакого света, и его сознание полностью померкло.