Больше всех, слушая, волновался Поликарп. Это было очень заметно, и Тезей с улыбкой объяснил:
— Наш Поликарпик иногда скажет такое хорошее и умное, что сам себе не верит… И считает, что об этом он уже от кого-то слышал, но позабыл от кого. Он потому-то и дом оставил, чтобы узнать, откуда к нему приходят мысли. Сейчас, наверное, думает — от египтян или от вавилонян.
Герофила продолжала рассказывать:
— И в Азии есть свои пророчества… Вот одно из них: южный ветер одолеет северный, и придут люди с востока, и повернется страна, как гончарный круг, и смятение будет повсюду…
— Так туда же сейчас надо ехать! — воскликнул Поликарп. — Ведь можно опоздать.
— Вот и поплывем вместе, — предложила Герофила.
Поликарп засмущался и притих.
— Не могу, — вздохнул он, помолчав, — я нужен Тезею. Как же с народовластием…
— Что ты, Поликарпик, — мягко остановил его Тезей, — плыви, милый. Мы тут без тебя управимся, не думай.
И сказал так еще потому, что всегда внутренне был настроен никому не причинять неудобств. Ему самому это мешало в первую очередь.
— А ты? — спросила Герофила Лаодику.
— Я туда, куда и мой Поликарпик, — просто ответила Лаодика.
Вот она, еще одна проделка Гермеса. Так вот решилось и еще одно важное дело, сразу всех опять возбудившее, и печали прибавилось в мегароне.
…Среди ночи Герофила, припав к Тезею, расплакалась. Он лежал, осторожно, не двигаясь, чтобы ей не мешать. Обильные слезы Герофилы растекались по его коже.
Отрыдав, Герофила коротко и виновато вздохнула.
— Вот и все, — сказала она, поднимаясь.
— Может быть, тебе остаться? — спросил Тезей.
— Кто же тогда будет Герофилой, — ответила женщина — …Нет, я бы и смогла стать твоей женою… Или кому-то еще… Я-то смогла бы, но сможет ли моя любовь. То, что внутри меня, поднимает в дорогу… Понимаешь?
— Пробую…
— Ты должен понять… Ты ведь такой же странник, как и я. Ты тоже нигде не приживешься, ибо тебе дано больше, чем надо для того, чтобы где-то укорениться.
— Похоже, ты разбираешься во мне лучше меня самого.
— Знаешь, почему женщина так хочет отнестись к тебе по-матерински?
— Почему?
— Оттого, что ты странник в этом мире.
— Неужели мы с тобой совсем не нужны этой жизни? — удивился Тезей.
— Мы-то как раз ей нужны, — объяснила Герофила, — но как нечто, приходящее из-за ее пределов. Потому-то и нет у нее к нам тепла.
— Неужели она так жестока?..
— Жестока от беззащитности, как ребенок.
— Про меня это твое пророчество?
— Про то, что и ты странник?
— Да.
— Тут не надо быть пророком.
— А что ты мне могла бы напророчить?
— Самое лучшее — быть любимцем богов.
— В любимцы я не гожусь, — рассудил Тезей, приподнимаясь.
— Отчего? — возразила Герофила. — Женщины-то относятся к тебе по-матерински. Ты познаешь и саму Афродиту.
— И буду, наконец, счастлив, — оживился Тезей.
Герофила даже рассмеялась.
— Того, кто не хочет или не умеет быть счастливым, и за уши не притянешь к ощущению счастья.
— Значит, счастья не будет, — спокойно согласился Тезей.
— Мы не будем счастливы. Но нам дано знать, что такое счастье… Бывают минуты, когда все в тебе как открывается: в любви или когда рождается песня. В такие моменты и умереть не страшно… Конечно, такие моменты проходят, эта жизнь берет свое, и опять боишься смерти… Но ведь было…
Тезей опять видел, как наполняются светом глаза женщины, озаряя весь ее облик, сияющую ее плоть.
— Теперь ты всю жизнь будешь видеть меня, — сказала Герофила, — даже с закры-тыми глазами.
…Цвет славного города Афины собрался у гавани Фалер. Толпились и горожане приблудные: певцы, музыканты и плясуны да мелкие служки, объединявшиеся и вокруг старого храма Диониса, и вокруг нового святилища Аполлона Дельфийского.
Были среди провожавших и носители бесспорных, хороших родословных. Во-первых, все юноши и девушки, с кем Тезей плавал на остров Крит. Во-вторых, сподвижники молодого афинского царя, успевшие побывать с ним в первых аттических походах против Полланта и его сыновей. Много было и простых палконосцев.
Если море подступало бы прямо к стенам Афин, то из одного только любопытства, провожать Герофилу вышла бы половина города. Но тащиться в Фалеры…