Пещера кентавра Хирона преобразилась. Если прежде ее высокие потолки пропадали во тьме, поскольку языки светильников не могли до них дотянуться, то теперь они терялись в сгустившемся свете. Не слепящем, но непроглядном, словно скорлупа гигантского яйца. Овальное днище пещеры представляло собой нарядную и красочную картину, верх которой обрамлял полукруг из двенадцати тронов для главных олимпийцев. За ними свет как-то еще более сгущался и уходил ввысь.
С двух боков пещеры, напротив друг друга, разместились Посейдон и Аид. Они церемонно отстранялись от свадебного пиршества. Владыка морей с женой Амфитридой возлежали в светящейся зеленью раковине с выпуклым днищем. Аид и Персефона восседали в двугорбой пещерке, сверкавшей изнутри чернотой. От этого кожа Персефоны, дочери Деметры, притягивала взоры особенной белизной.
В центральной части пещеры — ряды столов для остальных приглашенных. Количество рядов не поддавалось счету. И не потому, что не сосчитать, а оттого, что число гостей в любой момент могло прирасти.
Чем ближе к тронам олимпийцев, тем больше за столами богов. Чем дальше — тем чаще герои. Впрочем, и между богами, и между героями — множество нимф, наяд и нереид, поскольку смертных женщин здесь были единицы.
И наконец, там, где пещера закруглялась плавно, там, где должна была бы располагаться воздушная перемычка между двумя мирами и где в яйце положено трепыхаться возможному зародышу, то есть довольно далеко напротив богов-олимпийцев, устроились жених и невеста. За отдельным столом, как на островке, отстраняясь и от общего застолья. Справа, рядом с Фетидой — Гефест, слева, рядом с Пелеем — дед его кентавр Хирон.
Троны олимпийцев все были заняты, кроме одного. Услужливый Гермес стоял около Геры с брачным факелом в руках.
Было чинно и тихо, и стало еще тише, когда плавно поднялась Гера.
— Вставай и ты, — мысленно, чтобы никто другой не услышал, передала она Зевсу, — если я — посаженая мать, то ты — посаженый отец.
— Вот как, — тоже мысленно капризно ответил ей владыка всего, — тогда я, скорее, посаженый осел.
Однако поднялся. И даже, неожиданно для себя, с полным благоволением. Роскошный мягкий свет и свадьба, как обрамленная теплым небесным молоком, еще не смешавшимся с винными парами, располагали к дружелюбию.
Гера приняла из рук Гермеса брачный факел, подержала его над собой и отпустила. Выскользнув из ладоней великой богини, он поплыл над застольем и завис на середине него.
— Твое слово, — как и перед этим, неслышно для других обратилась Гера к мужу.
— Дети мои, — обратился всецарь к собравшимся и не без значения уточнил. — Я имею в виду и смертных, и бессмертных, всех… Ибо кто вам всем отец? Вот так-то… Хотя что касается смертных детей моих, я могу вызвать к себе любого и после его ухода из земных долин… Могу. Мало вы об этом знаете, да и не вашего ума такое дело. Я имею в виду земных детей, меньших наших… Однако не только… Так вот, сегодня событие, какого больше никогда не будет… А кто из вас может сказать, чем все это кончится?
— Пьянкой, — охотно откликнулся Дионис.
— Для того, чтобы сказать такое, и богом быть не надо, — заметил всецарь.
— Как Зевс, отец наш, скажет, так и будет, — посчитал нужным вставить Арес.
— Ну вот и загуляли…, — улыбнулся всецарь. — Допустим, что мы сейчас попали в уголок на земле, оставшийся от Золотого века. Так называют то время смертные. В Афинах даже завелись два чудака, — улыбнулся опять Зевс, — которые считают себя его наследниками… Пусть так… Пусть боги общались тогда со смертными, как сейчас здесь, за этим застольем. По разумению наших земных гостей, мед в Золотом веке капал прямо с деревьев, желуди были съедобны, а люди жили в согласии, как пчелы.
— А разве боги со смертными не общались? — вырвалось у кого-то из смертных.
— Гермес, объясни, — кивнул всецарь Гермесу, все еще стоящему рядом.
— Пониманию не поддается, — охотно произнес сообразительный сын Зевса.
— Однако для всех нынче разрешаю праздничное опьянение. Как для богов, так и для детей меньших наших. Тут и соединимся, так что смешивайте земные вина с нектаром и амброзией. И пьянеть можно всем одинаково.
— И что выйдет? — спросил Автолик, слывший самым хитроумным среди земных героев.
— Пониманию не поддается, — сделав серьезное лицо, повторил Гермес.
И если в первый раз, когда произнес он эти слова, земные герои, вдумчиво притихли, то теперь отозвались веселым гулом.