И на тебе, Тезей объявился! И, получается, все испортил. Кое-кому испортил. Но все-таки не большинству. Афиняне, может быть, и не подозревали, сколь много Тезей, оказывается, для них значит. Гораздо лучше чувствуют себя горожане, когда их царь на месте. Есть он в Акрополе, и на душе спокойней. Можно заняться обычными делами, затеряться в будничных заботах, устраивать привычные забавы. Есть о чем и поболтать с удовольствием, скажем, о том, что царь их пировал на свадьбе с богами. Очень даже может быть. Почему нет. В это многие сразу поверили. Именно сразу. Чтобы не путаться во всяческих сомнениях. Сомнение — сестра страха. А страшного и так много. Бояться и самого себя, выходит, надо, как недавно открыли афиняне. Правда, и раньше про такое догадывались. Но теперь, вспоминая, перебирая все, что было в дни всеобщих уличных дебатов, убедились в этом вполне. Раньше с удовольствием рассказывал кто-нибудь о деле совершенно обыкновенном: «Он как дал ему, а этот как упал…» Люди смеются. Смеются и побаиваются. Оно, конечно, добро побеждает зло: «Он ему дал, а этот…» Смешно. Однако оказалось, что всякий человек, а всякий афинянин уж точно — насильник. Отстаивает ли он отеческие устои или предлагает какие-либо новшества. Так и готов переть напролом, в драку лезть. Иначе не умеет. Потому лучше успокоиться. Хотя бы на время…
Зато в мегароне Тезея шли нескончаемые переговоры.
— Удел царей: делать хорошее, а слышать плохое, — философствовал Одеон, служитель Диониса.
— Надо действовать, действовать! — волновался Герм.
— Или податься из Афин в сторону передового Востока, — невесело шутил Мусей.
— Не такая уж глупая мысль, — рассудил Тезей. — Почему мы ждем, когда приплывут к нам. Надо самим отправляться в плавание, налаживать связи, торговлю, учиться, наконец…
— И создавать, где можно, свои опорные пункты, — поддержал царя Одеон.
— Выплеснуть толику афинян на другой берег моря, — развеселился Солоент, — а то они слишком уж расшумелись.
— Поосторожней бы со словами, — заметил Мусей.
— Ты хочешь защитить от меня афинян? — спросил Солоент.
— Я хочу защитить тебя, — объяснил Мусей, — не оказаться бы тебе первым переселенцем.
— Да мы с братьями любое море преодолеем, — заявил Солоент.
— И доберетесь прямо до амазонок? — спросил Тезей.
И, в сущности, проговорился. Конечно, и плавание на Восток, и налаживание торговли его очень серьезно интересовали. Однако и приглашение Геракла отправиться к амазонкам не могло быть забыто, ибо волновало, влекло.
— Зачем нам амазонки? — удивился знаток искусств Каллий.
— А зачем женщины? — обернулся к нему Пилий с вопросом, на который всегда есть готовый ответ.
И тут Тезей счел возможным поведать приглашенным в мегарон о том, что к амазонкам по приказу Эврисфея собирается Геракл, за поясом царицы амазонок, защищающим от любовных чар.
— Прекрасно, — воодушевился Герм, — значит, это плавание следует считать общегреческим. Афиняне примут участие в деле всех эллинов. Это промоет мозги нашим палконосцам.
— Амазонки… на краю света, — с сомнением покачал головой знаток искусств.
— На краю света. Значит, все на свете и увидим, — заключил Тезей.
Когда происходят в этой жизни события, поражающие, словно гром с ясного неба, — жестокое убийство, неслыханное святотатство, разоблачение завзятого, якобы, праведника, непомерно наглое ограбление или необыкновенно захватывающая любовная история, в Афинах сообщение о подобном становится достоянием каждого. Будь он мужчиной, женщиной, подростком, древним стариком, даже рабом. И кажется всем и всякому: уже больше ничем никого поразить нельзя. Накрыло и растоптало. Всеобщее оцепенение…
Однако, промелькнет день, два, неделя, даже если речь идет о, казалось бы, невозможной любовной измене, и о ней, как и о другом необыкновенном из случившегося, почти не говорят. Хотя еще вчера только про это и рассуждали. Особенно если на смену одному сногсшибательному событию подваливает другое.
И получается, что в природе у афинянина — рты раскрывать, поразительная готовность поражаться. Но разве есть в этом что-то предосудительное?
Жизнь, знаете, она движется. И почему-то застает нас всякий раз врасплох… Вот только что афиняне были поражены исчезновением Тезея, потом его возвращением, потом рассусоливали на все лады о свадебном пиршестве их смертного молодого царя с богами. И вот, пожалуйста, весть: Тезей собирается весной отплыть к амазонкам то ли за поясом, оберегающим от любовных чар, то ли за невестой. И эта новость, казалось, затмила все. Болтали о ней на всех углах. И вдруг — по всему городу разнеслось, что не вернулся с моря рыбак. Его смыло волной.