Вижу вдалеке Раймона. Он разговаривает с модно одетой дамой лет шестидесяти, стремящейся выглядеть молодо. Она возбуждена и, похоже, даже сердита на кого-то. Пытаюсь подойти, чтобы понять, что случилось, но меня останавливает какой-то странный человек, у него совершенно симметричные аккуратные усы. Кажется, что он меня не видит, что его взгляд проходит сквозь меня и вообще сквозь каждую вещь или каждый движущийся объект в этом зале. На нем очень узкая для его фигуры одежда. В руке носовой платок, которым он вытирает выступающий на лбу пот.
— Это вы Жаклин?
— Да, я.
— Жаклин Морсо…
— А вы?
— Не важно. Главное, что вы приехали в Париж.
— Что это значит?
— Узнаете, когда придет время.
Прежде чем я успеваю как-то отреагировать, человек растворяется в толпе. У меня ощущение, что я уже где-то видела это лицо, но где — не помню. Его образ отпечатывается в моих мыслях, оставляя очень неприятный осадок.
5
Сентябрь 1970 года. Лос-Анджелес
В Париже, без Джима
— Первой ошибкой было представлять ангелов с крыльями, — обратился к Памеле Джим, словно проповедник (в каждой руке по книге, ноги закинуты на стол). — В рай поднимаешься с руками и ногами. — Иронически улыбнулся и добавил: — Может быть, даже в кедах!
Памела взглянула на него неодобрительно. Она теперь редко смеялась шуткам Джима — она больше не понимала его.
Джим продолжил читать молча.
Памела ушла в другую комнату, предпочтя погрузиться в свои искусственные сны. Она стремилась забыться, не думать о Джиме, об этих ангелах без крыльев. Не думать вообще ни о чем.
Был Жан, француз, который дарил ей дозы…
Казалось, он был влюблен в нее. Он добивался ее благосклонности, звал с собой в Париж.
Пам чувствовала себя польщенной, ведь она уже отвыкла находиться в центре мужского внимания. Она всю жизнь была готова следовать за Джимом, надеясь, что он заметит ее присутствие и они вновь будут вместе. Она устала от этой нескончаемой войны за то, чтобы быть любимой. Устала от любви, построенной на постоянной борьбе с его поклонниками и поклонницами по всему миру.
Пам все еще помнила тот миг, когда они встретились впервые на пляже: им хватило одного взгляда. Тот взгляд пока еще связывал их. Но теперь этого было недостаточно — ее ум, ее сердце начали жить своей жизнью. Джим говорил: это не ее вина, а того ужасного вещества, что она вводила себе в вены. Но на самом деле всему причиной стало ее одиночество, ее отчаяние из-за того, что, находясь рядом с Джимом, она чувствовала себя от него за тысячи километров. Это было непереносимо.
«Поедем со мной в Париж, Пам», — говорил ей Жан.
Сам Жан не интересовал ее, он лишь давал ей возможность перемены, бегства. Ей казались привлекательными его манеры сноба из мира богатых европейских аристократов.
«Тебе понравится».
Пам попыталась представить себе, какой могла бы стать ее жизнь без Джима, и ей впервые показалось, что это возможно.
Она должна была попробовать разорвать эту цепь страданий, что приковывала ее к Джиму, всегда слишком занятому собой, чтобы заметить, что все рушится. Беззвучный взрыв уничтожил их любовь, а они оба продолжали делать вид, что ничего не случилось.
Да, рано или поздно она согласится на предложение Жана.
6
26 августа 2001 года. Париж, Нотр-Дам
Белая площадь окрашена красным
Белую площадь заливает ослепительный свет теплого вечера. Белый цвет вибрирует в дрожащем мерцании свечей, отражаясь в Сене. Множество людей, одетых в белое, сидят за маленькими импровизированными столиками, освещенными только отблесками моря огней.
Раймон настоял, чтобы я приняла участие в этом странном ежегодном ритуале: летом в Париже примерно три тысячи человек собираются в месте, которое держится в тайне до последней минуты. Все необходимое для ужина приносят с собой. Столики на двоих, складные стулья, корзины, наполненные деликатесами, шампанским, канделябрами и фарфором. Все очень изысканное. И абсолютно белое.
В этом году, как обычно из уст в уста, пришло сообщение, что очередным местом сбора стала площадь перед Нотр-Дамом.