HAL против Хэла.
И зачем мои родители отправили меня в эту школу, в которой запросто можно погибнуть? Что с ними? Почему их нет со мной?
А главное, где мой колокольчик? Разве у меня не должно быть колокольчика?
Не исключено, что это всего лишь легенда… про колокольчик…
Когда на английских кладбищах стало не хватать места, гробовщики начали использовать древние захоронения. Раскапывая старые могилы, чтобы делать новые, на крышках некоторых гробов они обнаружили царапины изнутри. Может быть, иногда мы хороним людей заживо?
Тогда родилось решение: к каждому трупу привязывалась веревка, через дырку в обшивке гроба веревка шла наружу, а там к ней приделывался колокольчик. Если кто-то в гробу просыпался, он мог позвонить в колокольчик.
Спасен колокольчиком!
Но здесь нет ни веревки, ни колокольчика.
И нет красавицы[6].
Что сейчас делает Симона? Преследует ли ее Маэстро?
Самонадеянно думать, что я единственная жертва его ярости. Она ходила в любимчиках, но ведь у нее тоже был перебойник. И Маэстро это знает. А этот выродок придерживается принципа равных возможностей, он мог закопать и ее, и Меркуцио, и Тайлера – всех.
Но зачем так ограничивать себя? Почему только закапывать? Ты закапываешь только гробовщика. Тай баловался наркотиками, почему бы не накачать его героином? Обстрелять Меркуцио стрелами или повесить. А Симона? Симона – Ипатия, с нее можно содрать кожу с помощью морских раковин.
Таков ли ход его мыслей?
Много ли придумал он испытаний для нас?
Что бы он ни сделал с ней, это будет на моей совести, ведь это я дал ей прибор.
Вот черт!
Ладно, может ей удастся перехитрить его. У нее ум острый как бритва.
Безусловно, мы все отсюда выберемся. И мы предъявим коллективный иск Гедехтнису. Это сблизит нас. Мы вместе уедем. На прекрасный настоящий остров. Например, на Фиджи, где ГВР появится только через много-много лет. Она будет врачом, а я – не знаю, чем я буду заниматься, – но мы будем счастливы там… нам будет спокойно… и…
Мы посмотрим друг другу в глаза…
Я впился ногтями в деревянные стенки гроба: я размышляю о будущей жизни с девушкой, которая считает меня неприятным человеком.
Кем я, черт побери, себя вообразил?
Габриель Кеннеди Хэллоуин.
Я жалкое насекомое, принадлежащее смерти, этот гроб – оболочка куколки.
Я расту под землей.
Я созреваю, набираюсь сил.
Когда придет мое время, я поднимусь.
Победителем?
Кажется, у меня галлюцинации. Вот что со мной происходит. Обычная вещь при одиночном заключении. Мозг начинает создавать нечто из ничего.
Лучше просто заснуть. Вздремнуть в земле, ха, ха. Раз уж ничем не могу себе помочь, лучше посплю. Забудусь.
Когда проснусь – буду свободен.
Исаак рассказывал мне, что молитва, в которой просят ниспослать решение проблем во сне, называется истикара.
Боюсь, я не совсем верно произнес слова молитвы.
Сердце колотилось, тело покрылось липким потом, во рту – кислый привкус. Понятия не имею, что мне приснилось, но проснулся я от собственного крика, я звал маму.
Оказалось, не так уж я и крут.
Обнаружив, что ты не так много можешь, как думал, становишься скромнее. Появляется горечь. И злость. Особенно сильна злость. Теперь я знаю, что такое беспричинная ярость.
Все от одиночества.
В подобных ситуациях только два варианта: одни боятся одиночества, другие наслаждаются им. Я думал, что принадлежу ко второй категории. Но это одиночество в гробу меня изменило. Маэстро сумел изменить меня, сделал из меня другого человека, и в этом человеке было то, что я всегда ненавидел.
Теперь он имеет власть надо мной.
Меня всегда преследовало опасение, что за мной следят, теперь же, когда мне предоставили полнейшее уединение, опасение это пропало, словно его и не было. Возможно, в этом весь смысл изоляции. Еще один урок – я нуждаюсь в людях.
– Сообщение от Маэстро.
Нэнни. Это была Нэнни.
– Выпусти меня отсюда, – прохрипел я.
Раздался голос Маэстро.
– Внимание, учащиеся. Я заявляю, что у каждого из вас есть право свободно высказываться в соответствии с правилами Гедехтниса, но я требую, чтобы вы никогда не называли меня Маэ$тро. Можете считать, что я слишком чувствителен. Вы расцениваете меня как безликое чудовище, тогда как на самом деле я – разумное существо, и у меня есть чувства, которые могут быть оскорблены, если постоянно демонстрировать свое грубое ко мне отношение.
И снова тишина.
Никто не ответил на мои призывы о помощи. Интересно, то, что я сейчас услышал, – голоса Нэнни и Маэстро, – было просто галлюцинацией?
У меня галлюцинации?
Где ты, Симона?
У меня в кармане зажигалка. Здесь, в гробу, кислорода достаточно, я мог бы зажечь ее. Один щелчок – и обивка загорится. А значит, я сгорю. Я буду гореть и ощущать это. Мой склонный к внушению мозг будет передавать всю боль, которую испытывает человек, сгорающий заживо, боль приведет к шоковому состоянию. Это будет очень страшно и больно, но, когда мое состояние будет зафиксировано контролирующей аппаратурой, сестра отключит меня от ГВР.
Хватит ли у меня храбрости сжечь себя заживо?
Пальцы нащупывают зажигалку. Где-то здесь. Вот она. Вытаскиваю. Подношу к уху. Трясу. Жидкости внутри достаточно.
Личное устройство, зажигалка, Zippo[7], нержавеющая сталь, модель 9.
Я держу ее на вытянутой руке, нажимаю.
Ничего. Щелчок. Снова ничего. Не потому, что жидкости мало, просто Маэстро сделал ее бесполезной.
Я приподнялся и начал биться головой о крышку, чтобы хоть что-то почувствовать. Я хотел причинить себе боль, чтобы уже не позволять себе тешиться глупыми надеждами. За каждый щелчок зажигалки удар головой.
Щелк, щелк, щелк – бах, бах, бах.
Какой-то новый звук присоединяется к моей простенькой симфонии. Какое-то царапанье.
– Эй?
Кто-то откапывает меня. Я здесь. Я…
Нет.
Нет и нет.
Звук внутри гроба.
Здесь есть что-то, кроме меня. Я подтягиваю ноги. Что за чертовщина?
Я стучу ногами, пытаюсь убить это нечто. Оно продолжает двигаться. По ноге на живот. Потом вверх но груди. Я хватаю его.
И мои пальцы начинают светиться… Ну и что?
– Пришел посмотреть, не умер ли я?
Паук кивнул стеклянной головой. Он разглядывал меня.
– Это и есть твоя работа, жучок? Я не Лазарь, я еще жив. Но раз ты здесь, может, поможешь мне?
Очень осторожно я погрузил в него пальцы. Вспыхнули иконки.
– Не бойся, – успокаивал я его.
На этот раз Пейс отнесся к моим манипуляциям спокойно. Он ни разу не попытался отползти. Сорок пять минут беззастенчиво пытаюсь взломать систему – и обнаруживаю проход. Я жму на кнопки, вгрызаюсь в интерфейс, словно краб.
В приглушенном свете появляются слова.
ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ОТВЕЧАЕТ?
– Отвечает на что? – вслух поинтересовался я.
ГОСТЬ ХЭЛЛОУИН СКОМПРОМЕТИРОВАН
ВОССТАНОВЛЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ?
– Будем надеяться, что это не так. Лучше скажи, как отсюда выбраться.
ГОСТЬ (ПОДЧИНЕННЫЙ) НЭННИ ДЕВЯТЬ СКОМПРОМЕТИРОВАНА ВОССТАНОВЛЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ?
– Верно, она теперь не поможет, от нее никакого толку.
ДОМЕН ДЕВЯТЬ СКОМПРОМЕТИРОВАН ВОССТАНОВЛЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ?
И эта мирная литания[8], время от времени разбавляемая кодом, повторялась снова и снова: ты сбрендил? Нэнни свихнулась? ваш мир гикнулся? Да, да и да. Он все спрашивал и спрашивал. Вынюхивал. Мне никак не удавалось установить что-то похожее на общение с Пейсом. Всякий раз, когда я пытался ввести ответ на вопрос, он его блокировал.
НЕСАНКЦИОНИРОВАННЫЙ ОБМЕН
«Обмани его, – сказал я себе. – Если я не могу привести паука в порядок, можно попытаться воспользоваться его растерянностью».
6
В оригинале игра слов: no bell and no belle. Bell (англ.) – колокол, колокольчик; belle (um.) – красавица.
8
Литания (от лат. litania – молитва, просьба, мольба) – один из древнейших жанров христианской музыки, основан на принципе чередования сольных возгласов-прошений и кратких хоровых повторов.