Лабиринт.
Торопливые шаги, подкованных металлическими набойками туфель, временами переходящие в бег, цокотали вниз по лестнице. Стук каблуков отражался от обшарпанных стен, заляпанных спичечными ожогами, и набатом громыхал в каждом уголке дома.
Изнутри этот дом был похож на жуткий лабиринт: бесконечные лестничные пролеты-близнецы, перетекающие один в другой, перемежающиеся с уходящими вдаль тоннелями коридоров, заканчивающимися на другой стороне дома точно такой же лестницей. Желтовато зеленые, облупившиеся стены, все в заплатах спичечных ожогов, казалось, нигде не кончаются. Дом был похож на тяжелобольного полусумасшедшего старика, лязгающего зубами на больничной койке.
Чертыхаясь и сбиваясь с шага, сотрудница службы опеки, одетая в строгий серый костюм блондинка, сердито стучала каблуками по серым ступеням лестницы, торопясь спуститься вниз и выйти наконец из этого лабиринта. Кто-то позвонил в контору и сообщил, что в этом доме на последнем этаже живет неблагополучная семья, отношение к детям в которой вызывает тревогу. Она приехала проверить, но оказалось, что никого тут нет: ни семьи, которую нужно проверить, ни соседей, которые могли бы позвонить, даже лифта в этом жутком доме нет! Она поднялась пешком на одиннадцатый этаж, прошла весь коридор, но не нашла никого, все двери были открыты, а квартиры пусты. Теперь уставшая и злая, женщина спускалась вниз по лестнице, противоположной той, по которой поднялась, и мечтала убить того, кто ей позвонил.
Одинокая желтая лампа, лишенная плафона, беззащитно раскачивалась из стороны в сторону на своей тоненькой ножке над площадкой, выложенной черно-белой плиткой в шахматном порядке. Если бы не лестница, змеей вползающая в площадку и уходящая затем вниз, могло показаться, что стены вокруг – ничто иное, как осушенная утроба старого бассейна.
На площадке, словно выброшенная на берег рыба лежала девушка. Она поломанной куклой разметалась на холодном клетчатом полу. Тонкие руки раскинулись в стороны, словно пытаясь захватить в объятья воздух, ноги вывернулись под неестественными углами. Тонкое, почти прозрачное белое платье было разорвано от груди до низа живота и покрыто бурыми пятнами.
От шеи и до края платья тянулась огромная рана, словно кто-то потрошил девушку как рыбу, а внутренности вывернуты наружу и разложены поверх остатков платья. Сизые ленты кишок склизким клубком свернулись внизу живота, белесые осколки ребер торчали из пузырчатого месива, бывшего раньше легкими. Как будто кто-то в исступлении вырывал внутренние органы руками из тела.
С трудом сдержав рвотные позывы, блондинка, одной рукой держась за перила, запустила вторую руку в сумку, трясущимися пальцами пытаясь нащупать телефон. Однако раньше телефона она обнаружила, что на площадке, помимо нее самой и изуродованного трупа, есть кое-кто еще: в самом дальнем углу стояла маленькая девочка. Милое воздушное создание, с яркими бантиками в косах, голубом платьице, заляпанном кровью, босая, с опущенной вниз головой и с ножом в руках.
Выронив сумку из вмиг онемевших рук, служительница опеки медленно, стараясь не совершать резких движений, двинулась к ведущему вниз лестничному пролету. Не успела она сделать и пары шагов, как девочка, все это время не издававшая ни звука, хихикнула. Услышав столь неожиданный звук в создавшейся ситуации, блондинка тут же растеряла все остатки самообладания и, одним прыжком достигнув лестницы, понеслась вниз.
Пробежав пару пролетов вниз на предельной скорости, какую только можно было развить на шпильках, до смерти напуганная девица свернула в коридор и побежала в противоположный конец ко второй лестнице. Захлопнув за собой деревянную дверь на этаж, блондинка прижалась к ней спиной. Сердце бешено бухало в груди, ноги гудели, а в голове все мысли превратились в неудобоваримую кашу. Справедливо рассудив, что чем скорее она выберется из этого сумасшедшего дома и доберется до полиции, тем скорее все это закончится, она пошла вниз.
Торопливые шаги, подкованных металлическими набойками туфель, временами переходящие в бег, цокотали вниз по лестнице. Стук каблуков отражался от обшарпанных стен, заляпанных спичечными ожогами, и набатом громыхал в каждом уголке дома. Вот уже и последний десяток ступеней, за тем небольшой коридорчик, и дверь на улицу, осталось совсем немного. Но тут в тишине, перебиваемой только стуком каблуков, всхлипами и свистом воздуха, судорожно втягиваемого в легкие и выпускаемого из них, раздался звук шлепающих по полу босых ножек.
Шлеп-шлеп-шлеп. Дверь на улицу никак не хотела открываться.
Шлеп-шлеп-шлеп. Женщина затарабанила в дверь ладонями и заголосила что было сил.
Шлеп-шлеп-шлеп. Блондинка медленно повернулась и облокотилась на дверь, чтобы не упасть.
Белесые, вытаращенные глазки на маленьком круглом личике лихорадочно блестели, тонкие, бескровные губы растянулись в отвратительной улыбке. На ноже, зажатом в капкан тонкими, словно паучьи лапки, пальчиками запеклась кровь.
- Зачем же ты убежала? Я ведь только хотела поиграть. – Девочка перехватила нож поудобней.
Блондинка закрыла глаза. Больше они не открылись.