Охранник, сидевший в вестибюле, удивился, что она снова пришла на работу.
— Вот ведь, голова садовая, — сказала, смеясь, Лариса, — забыла в халате телефон. Пришлось вернуться, потому что в выходные без телефона никак.
— Да и не только в выходные, — охотно подтвердил охранник Юра. — Сейчас без телефона вообще никак. Не представляю, как мы раньше без них обходились.
Пройдя в ординаторскую, Лариса переоделась в халат и пошла через другую лестницу на третий этаж. В коридоре было оживлённо и шумно, потому что буфетчица развозила на тележке больничный ужин. Тяжёлые больные оставались в палатах и ужинали там, а ходячие шли в так называемую столовую, которая находилась в рекреации возле лестницы.
Француз заметил докторшу, но вида не показал, лишь незаметно кивнул. Взяв тарелку с едой и стакан с тёплым чаем, он направился в столовую и сел за стол. Лариса подошла к нему и поставила пакет с вещами на соседний стул.
— Скажете охраннику, что выйдете покурить, а я буду ждать вас во дворе больницы в беседке, — сказав это, докторша быстро ушла, чтобы не привлекать к себе внимание окружающих.
Сидя в поблёкшей за лето деревянной беседке, Овчинниковой казалось, что все смотрят только на неё. От этого она чувствовала себя настолько неуютно, что достала телефон и набрала подругу. Агния тут же откликнулась.
— Ну наконец-то! — вместо приветствия произнесла Гуня. — Я уже сама собиралась тебе звонить. Слушай, давай завтра посидим у тебя за шампанским и перетрём наши женские дела.
— Я не против, — дрожащим от волнения голосом произнесла Лариса.
— Что с тобой, ты не заболела? — насторожилась подруга.
— Приезжай, я всё расскажу при встрече, — ответила Лариса и отключилась.
В это время из дверей больницы, которые выходили во внутренний двор, начали появляться больные и жадно закуривать.
— Ужин закончился, а Германа всё нет, — произнесла Овчинникова и рассмеялась над своими словами. Это немного ослабило её напряжение, и она смогла взять себя в руки.
Когда из дверей больницы показался человек в сером спортивном костюме и направился к беседке, Лариса не сразу сообразила, что это её протеже. Недорогой костюм хорошо сидел на прекрасно сложенном теле. Мужчина зашёл внутрь беседки и сел рядом.
— Возьмите, — сказал он и протянул Ларисе золотой браслет, который она нашла на месте преступления.
— Да вы что! — возмущённо воскликнула Овчинникова. — Это же всё, что у вас осталось на память о невесте. Светлая ей память.
— У меня больше ничего нет. А мне очень хочется вас чем-нибудь отблагодарить. Тем более, что вы уже не только потратились на меня, но и спасли дважды. А это ценится дороже золота.
— Куда вы сейчас? — спросила Лариса, держа на ладони красивую вещь.
— Если честно, я даже не знаю, где нахожусь, — неожиданно ответил потерпевший.
— Знаете что, я выйду отсюда первой и пойду к главному входу. А вы идите к забору, туда, где сетка, отодвиньте её край и перелезьте наружу. Затем поверните направо и идите до стоящего невдалеке дома. Там во дворе стоят лавочки, садитесь и ждите меня.
— Откуда вы это знаете? — удивлённо спросил незнакомец.
— То, что знает мой Кнопик, приходится знать и мне, — рассмеявшись, ответила Лариса.
Больше оставаться в беседке было нельзя, поэтому Овчинникова встала и направилась к воротам больницы. Сердце её бешено колотилось, как будто она только что украла невероятно ценную вещь и пыталась с ней скрыться.
Глава 12
Оставшись один, Француз впервые за последнее время ощутил свободу. Это несравнимое ни с чем чувство, когда ты будто бы поднимаешься над землёй и паришь в воздухе, забывая обо всем.
На крыльце больницы никого не осталось, Савин-Француз нехотя поднялся, прерывая сладостное ощущение вольготы, и направился к забору. Краем глаза он наблюдал за крыльцом, которое в данный момент было пустым.
Оказавшись по другую сторону больничной территории, его вдруг охватила паника. Не в силах сдерживать себя, он так рванул в сторону близстоящего дома, что у него сбилось дыхание, и закружилась голова. В глазах потемнело, и Савин без сил опустился на ободранную грязную скамейку. К горлу подступила противная тошнота и, он, наклонившись вперёд, положил голову на руки, сложенные на коленях.