— Вернуться? Но ведь мы так близко от входа, что еще слышна музыка.
Они осторожно двинулись дальше. Менгер зажег карманный электрический фонарь и все время держал его так, что Ида оставалась в голубоватом круге света.
— Как давит этот камень! Я чувствую, что над нами стоит весь Рансом, — сказала девушка. — Нет, я больше не могу! Здесь слишком душно!
Они сделали еще несколько шагов, повернули обратно и очутились в какой-то обширной пещере, где стояла перевернутая заржавленная вагонетка и слышался захлебывающийся шум невидимого ручья, падавшего в бездонную пропасть.
— Мы здесь не были! — останавливаясь, с испугом сказала Ида.
Менгер поднял фонарь над головой. На них злобно глянули нависшие каменные громады, потревоженные светом.
— Пойдемте отсюда! — в ужасе прошептала девушка, таща за руку своего спутника.
— Но куда? Подождите, ради Бога: ведь мы можем окончательно заблудиться! — Он поставил фонарь на землю, усеянную обломками угля, и прислушался. — Слышите? Музыка! Теперь я знаю, куда идти.
Менгер решительно направился к одной из черных расщелин, и за ним, покорно, не возражая, шла Ида. Музыка, игравшая вальсы, то удалялась, то приближалась; галерее не было конца, идти становилось все труднее, и наконец, совершенно обессиленные, они опустились на камень, загородивший им дорогу. Они сидели так близко друг от друга, что Менгер чувствовал, как дрожит рука девушки. Она взглянула на него глазами, полными слез, и прошептала:
— Неужели мы навсегда останемся здесь?
В эту минуту Менгеру хотелось, чтобы они еще долго ходили вдвоем по лабиринту, созданному рудокопами.
— Успокойтесь, — ответил он. — Если мы не выберемся сами, нас найдут. Но я хотел бы, чтобы это случилось нескоро.
— Почему?
— Потому что эти камни держат вас около меня.
— Для этого, может быть, не нужно целого подземного лабиринта, — ответила Ида, улыбаясь сквозь слезы. — Но все-таки пойдемте! — продолжала она. отнимая свою руку.
Они снова наудачу двинулись вперед, руководимые тем инстинктом, который заставляет всех заблудившихся бродить до полного изнеможения, иногда без всякой надежды на спасение.
Неожиданно впереди блеснул яркий свет, послышались громкие голоса, и молодые люди, скрытые за обломком скалы, увидели странную картину, которая навсегда осталась в их памяти. Среди круглой пещеры стояла кучка рудокопов, человек десять или пятнадцать. В этой неподвижной толпе были старики и молодые, на всех лицах застыло одно выражение, которое делало их похожими друг на друга и в котором было что-то общее с мрачными и суровыми глыбами камня, нависшими сверху и с боков. Красный свет фонарей освещал покрытые черной пылью лохмотья, лопаты и кирки, отполированные и истертые долгой работой. Рудокопы со вниманием заговорщиков слушали высокого слепого старика, который, стоя на глыбе угля, говорил резким металлическим голосом.
— Мы пережили страшное время, — услышали Ида и Менгер. — Когда сюда пришли немцы, нас было двести тридцать человек, а теперь осталось всего тринадцать!
…Мы пережили страшное время, — услышали Ида и Менгер. — Когда сюда пришли немцы, нас было двести тридцать человек…
Где ваши дети? Где жены и матери? Я благодарю Бога, что не вижу теперь Рансома и, расхаживая среди его развалин, все еще представляю его себе таким, каким он был до войны. Ни здесь, ни там, наверху, враги не оставили ничего. На что вы можете надеяться? Я вам отвечу. Все будущее этого клочка земли заключается в ваших руках и в вашем сердце. Не поддавайтесь малодушию, не слушайте таких людей, как Витстон или наш товарищ Шавет, которые предлагают все бросить и бежать отсюда.
Старик говорил с приемами очень опытного митингового оратора. Он не волновался, не спешил и чутко следил за настроением кучки своих слушателей, которые поддерживали его одобрительными восклицаниями.
— Я не верю в сумасшедшие бредни о том, будто бы наука неожиданно открыла путь в другие миры. Может быть, это когда-нибудь случится, но нас не будет среди тех, кто покинет землю для неба. Мы дети земли и, пока живы, не променяем ее даже на рай. Опозоренная, оскверненная, она все же для нас дороже, чем все сверкающие звезды.
— Очень хорошо! — с едва скрытым раздражением сказал один из рудокопов, которого Ида видела на лекции Витстона. — Но, право, товарищи, странно слышать такие речи от старика Мальяра, лучшего оратора непримиримых рабочих.
— Подожди, Шавет! Я молчал, пока ты говорил.