Так эта душка к Нине и пристала.
Душка — круглая палочка еловая, которая ставится в распор в корпусе скрипки между нижней и верхней деками. Душка придает корпусу жесткость, но не это главное: она передает вибрацию верхней деки нижней — и наоборот, создает резонанс. С душкой скрипка поет, без нее — едва дышит. Выбить душку — вынуть из скрипки душу. И не найти потом…
Я многого в себе не нашел, разведясь с Ниной. И не знаю, и не помню, не понимаю, куда что девалось…
— А вы снимите блузку, — предлагает Роберт беспомощно–растерянной Нине, которая, не нагибаясь, пытается взять салфетку, и Нина машинально расстегивает на блузке верхние пуговицы, выявляясь во всей красе, но останавливается:
— Как снять?..
— Так, чтобы замыть…
К разочарованию Роберта — да и к моему — Нина суетливо застегивается.
— Только и не была, что голая в ресторане…
Марта подает ей салфетку.
— Подождите… — придерживает Нину Роберт. — Так размажется…
Роберт берет нож со стола и ножом, другой рукой натягивая блузку, собирает с Нининой груди перламутровые капли. Собирает и слизывает с ножа… Движения Роберта медленные, плавные, Нина сидит, боясь шелохнуться.
Душка…
— И бабку съел, и мачанки лизнул, — высасывает мозги из головы форели, сколько в рыбьей голове тех мозгов имеется, Камила. — Ловок, в папку… Как ты, мама?
— Пойду я… — виновато смотрит на всех Нина. — Не сидеть же так…
— Водкой надо, чтобы пятен не осталось, — тянется к бутылке Роберт, на излом испытывая терпенье немки в строгом белом костюме:
— Не будешь же ты Нину Даниловну водкой поливать?
Роберт наливает рюмку.
— Тогда выпью… Выпьем, батя?
Я все еще держу бокал с шампанским.
— Выпьем… Я люблю вас всех… Я люблю и тебя, Нина, и тебя, Марта… Также, как раньше, как когда–то, ничего и никуда не девалось… Вы скажете, что так не бывает, но так бывает. Со мной, во всяком случае… И еще я люблю Ли — Ли.
— И мамку Ли — Ли, — сдирает кожу с форели Камила.
— И мать Ли — Ли… Кому от этого плохо?
— Кому?.. — у всех спрашивает Камила.
— Ну, ты даешь… — поднимает рюмку Роберт. — За твое здоровье!..
Как ни странно, на этот раз даже Марта не пытается остановить Роберта, здоровье мое и для нее что–то значит, и мы все вместе выпиваем. У меня пощипывает в горле — и вовсе не от шампанского.
— Завидное у тебя здоровье, — по–немецки просто признает Марта, глядя мимо меня, должно быть, на Ли — Ли. — На пятом десятке…
— Мог бы, такой здоровый, и поумнеть, — договаривает за Марту Нина, и Марта кивает:
— Я то же самое сказать хотела.
— Совсем не то!.. — перечит Роберт. — Это сговор, дети против!.. — И Камила тут же вопреки Роберту:
— Я не против, мог бы поумнеть.
Роберт захмелел после второй рюмки и согласен быть ребенком… Надо бы как–то подступиться к нему и про Поля поговорить… Или не лезть, что с этим сделаешь? Само пройдет… Да шутовство это, скорей всего, игра!.. Приколы у них теперь такие…
Заимев поддержку большинства, Нина смелеет. Так и прежде было, с поддержкой она всегда смелела, я на всех ее концертах за ближней кулисой стоял, чтобы она хоть краем глаза меня видела.
— Как тебе удается не помнить, Роман, что у каждого из нас своя жизнь?.. — и, совсем осмелев, Нина спрашивает:
— А мать Ли — Ли где?
— Своей жизнью живет, — мотает Камила, держа за хвост, голый скелет форели. — С Дартаньяном.
— С кем? — впервые с интересом переспрашивает Марта.
— С собакой. Зоя Павловна живет в квартире Лидии Павловны и присматривает за ее собакой Дартаньяном, потому что Лидия Павловна пропала.
Мне вспоминается разговор со следователем, и я не понимаю Камилу.
— Как пропала?..
Камила отрывает от скелета форели золотисто–зажаренный хвост — это для нее лакомство.
— Совсем. И нет Лидии Павловны нигде, и найти ее никто не может. Ли — Ли тебе не сказала?..
Я оглядываюсь в сторону мангала, но за столиком, где только что сидели Ли — Ли с Полем, лишь одинокий Поль. Ли — Ли ушла, что–то придумала, пропала, и никто из моих — а все ведь видели, как ушла Ли — Ли и пропала — мне об этом не сказал.
Семейка у меня — такая не у каждого басурманина…