IX
Ли — Ли позвонила к ночи.
— Тебе не интересно, куда я пропала?
— Ты у одних людей?
— Я у одних людей.
И положила трубку.
Я уж и не знаю, хочу ли я знать, куда ты каждый раз пропадаешь, Ли — Ли.
Ночевать она не пришла.
Утром позвонил Крабич и, ни за что не извиняясь, сказал, что его посадят за попытку преднамеренного убийства, если Ростик не заберет из милиции заявление. Я купил бананы и пошел к Ростику. Ростик поправлялся, руки поднимал, так что заявление мог и написать.
На тумбочке возле кровати Ростика лежали бананы. К нему приходила Ли — Ли.
— Я жид, а не обезьяна, — сморщился на принесенный мной пакет Ростик. — Вы что мне одни бананы таскаете?..
— А ты чего бы хотел?
— Бабу.
— Ромовую?
— Романову. Хоть одну отжалей, у тебя лишние…
— А у тебя с анализами как?
— Секса недобор. С проломанным затылком страсть сквозная…
Он, конечно, за Ли — Ли заступался, она нажаловалась ему, они жалуются друг другу, Ли — Ли и Ростик, но я сделал вид, что не понял, и сказал Ростику про Крабича.
— Ли — Ли вчера приходила… — все еще чего–то от меня ожидая, тянул свое Ростик и, ничего не дождавшись, спросил:
— Ты маленьких старушек на улице убиваешь?
Я ответил, что на улице не убиваю.
Ростика словно бы заинтересовало то, почему я их не убиваю, он даже постарался в глаза мне заглянуть поглубже, чтобы узнать:
— А из чего ты исходишь, не убивая маленьких старушек?
— Ни из чего… Просто не убиваю старушек. Ни маленьких, ни больших, ни средних. Никаких.
— А я никаких заявлений в милицию не подаю. И не подавал никогда.
— Тогда откуда заявление?
— У Шигуцкого спроси. Думаю, он вокруг этого большую шумиху поднять собирается… Националист пытался жида убить. Они теперь даже за жидов против националистов.
— И мы будем помогать им во власть выбираться?
— Будем. Потому что жидов все равно не выберут.
— Кто же мы после этого?..
— Лабухи. Как были мы, так и останемся лабухами, и никем нам больше не нужно быть.
— Но ведь это то, чего они хотят. Чего ждут от нас.
Ростик заглянул мне в глаза еще глубже, изумленно.
— Ты об этом задумался, Ромчик?..
— Задумываюсь понемногу… И что ты скажешь?
— Скажу, что совпасть с тем, чего от тебя ждут — большое человеческое счастье.
— Морда жидовская, — распрощался я с Ростиком. — На работу выходи, совпадать будем.
В коридоре, пытаясь сделать вид, будто случайно пробегала мимо, стояла, перебирая ножками, Зиночка. Немало она набегалась, пока подкараулила меня и неумело смутилась:
— Ой, вы здесь…
Зиночка смотрелась столь искусительно, что стоило забыть, как она чуть не насквозь пронзила мне пикой задницу. Я обнял ее за кукольную попку:
— Зиночка…
Она застреляла глазками по коридору, никого не было — и рук моих не сбросила…
— Зиночка, ты можешь помочь мне в одном добром деле?
— Могу, — вспыхнула она радостно.
— Зайди в палату и поцелуй моего друга. Самого лучшего.
— А потом?.. — спросила Зиночка с меньшей радостью.
— Потом позвонишь мне дня через три — встретимся.
— Почему через три?..
— Два я занят буду.
— Теми двумя?.. — И тут же Зиночка осеклась. — А телефон?..
— Ростик знает. Поцелуешь — он тебе скажет.
Зиночка сорвала мои руки.
— Нет!
Не позволяет забыть, что у нее характер.
— Почему нет?
— Нет, потому что нет!
— Ты обижаешься?
— Куклы не обижаются! А я для вас кукла живая! Я который день… — и Зиночка прикусила губку, поймав себя на том, что проговаривается.
— Ты со мной поцеловаться хочешь?
— Да не хочу я с вами целоваться!.. — крутнулась и побежала по коридору Зиночка, у двери коридорной приостановилась. — И никогда не захочу больше!
Вот тебе и по всем поцелуям… А ждала, подкарауливала… Но как зажигается, спичка…
Непоцелованным вернувшись от непоцелованного Ростика, я позвонил Шигуцкому, который посоветовал мне думать о себе, а не о Крабиче.
— Не все у тебя просто, — сказал Шигуцкий. — Из лаборатории, которой Рутнянский заведовал, документация пропала секретная, а он там был за два дня до смерти.
— Так что из того?
— Только то, что теперь этим Комитет госбезопасности занимается, а не милиция. Тут даже я не могу позвонить и дать отбой.
— И мной займутся?
— И тобой… Ты проходишь по делу.
— И что мне в этом деле… — не зря я все же чувствовал опасность: вот она!.. — что мне делать?