К высшей мере Радика не приговорили, наверное, только потому, что в вину его никто не верил. И все бессильно не верили, а сила вершила суд.
— Не винись и не кайся ты, мы от тебя ничего и не ждали, — сказал отец Радика. — Кто ты такой? Хрен с музыкой… Музыка — это не то, что силу ломает.
Выпив, он разговорился и говорил о том же, о чем я думал, даже о большем…
— Оно везде и во всем так… Ты представь себе мужика… У него дом, семья, земли шматок… Он пашет землю, кормит семью… Живет себе да живет, никому не мешая… А тут к нему являются и говорят: «Бросай–ка плуг, напахался… Вот тебе автомат, воевать пора… Давай пошел!..» И мужику куда деваться?.. Сила за ним явилась, держава… Он бросает плуг, берет автомат… А мужик он основательный, серьезный, старательный, и стреляет так же, как пахал… Ты понимаешь, о чем я?..
Я понимал, что тут было не понимать… Не Дао…
Когда д'Артаньян по дороге к Лондону проколол шпагой посланца кардинала де Варда, он вздохнул, подумав о загадочности судьбы, заставляющей людей уничтожать друг другу ради интересов третьих лиц, им совершенно чужих, которые не знают, во сне не видят, не догадываются даже об их существовании…
Не зная, что делать, кроме того, как ждать, пока третьи лица что–то про меня решат, я взялся листать книжку, принесенную Ли — Ли после знакомства моего с Максимом Аркадьевичем. Книжка, похожая на цитатник, называлась «Дао Дэ Цзин», я раскрыл наугад…
«Небо и земля не знают любви и ненависти, справедливости и несправедливости, они всем живым существам дают жить собственной жизнью».
Не все в Дао заумное, есть кое–что понятное… А Максим Аркадьевич только туман нагонял…
«Дао пустое, о, глубочайшее! Оно праотец всего. Из глины лепят посуду, но использовать в посуде можно только пустоту в ней. В стенах пробивают окна и двери, чтобы выстроить дом, но использовать в доме можно только пустоту в нем. Вот почему полезность того, что существует, зависит от пустоты».
Если так, той сейчас я самый полезный…
«Лучше ничего не делать, чем стремиться к тому, чтобы что–то наполнить. Наполненное золотом и яшмой никто не сумеет уберечь».
Это правда. У Нины была красная шкатулка из яшмы, ее сперли…
«Дао бестелесное. Дао туманное и неопределяемое. Всматриваюсь в него и не вижу, поэтому называю невидимым. Вслушиваюсь в него и не слышу, поэтому называю неслышным. Следую за ним и не вижу спины его, встречаюсь с ним и не вижу лица его…»
Совсем как в последнее время в стихах Крабича… Все ни о чем, нагон тумана… Хоть, впрочем, оно и в самом деле так: смотрим и не видим, слушаем и не слышим…
Но зазвонил телефон — и я услышал:
— О, приветствую! А я сегодня песню вашу по радио слышал! Я и не знал, что она ваша, думал, народная! Великолепная, Роман Константинович, песня, ве–ли–ко–леп-ная! Мы с Борисом Степановичем говорили, у вас проблемы! Я сейчас недалеко с человеком одним, встретиться нам нужно! Неотложно, Роман Константинович, не–от–лож–но, гений вы наш! Запишите адрес… там код внизу…
И все это вместе с адресом и кодом кандидат в депутаты Ричард Красевич проверещал в телефон так радостно, словно песню спел…
— Подполковник Панок Виктор Васильевич, — сразу же не скрывая, кто он и откуда, протянул мне руку средних, моих лет мужик, который хозяйствовал в странноватой, казенно обставленной квартире. — Можно просто Виктор, мы с вами одногодки… Кофе пить будем, или коньяк?
— Простите, как?..
— Панок, почти все переспрашивают… Такая вот уменьшительная фамилия, но претензии не ко мне. К отцу, который до пана не дотянул.
— О! — поставил коньяк на стол Красевич. — Кофе с коньяком пьем, это нераздельно.
— А я на полковника не потянул?.. — спросил я подполковника.
Тот вскинул руки:
— Не колитесь ежиком, Роман Константинович. Мы за вас…
— За вас!.. — налил и поднял рюмку Красевич. — Знали бы вы, Роман Константинович, как я счастлив, что познакомился с вами!
— И я рад, — выпил подполковник. — Вы на то, что в милиции было, внимания не обращайте. Думаю, мы обо всем договоримся.
— Вербовать меня будете?..
Подполковник Панок закусил ломтиком лимона и поморщился.
— Нет, вербовать мы вас не будем… Кто это придумал коньяк лимоном закусывать, не знаете?
— Французы, — сказал Красевич. — Все, что невкусно, французы придумали, я был во Франции. Жабьи лапки ел.
Подполковник спросил:
— А минет?..
Он явно пытался настроить меня на свойские отношения, но мне не до того было, чтобы ему подыгрывать. Подыграл Красевич.