Невозможно угадать в раванастроне лиру, виолу, тем более — скрипку… И все же они появились, что ты на это скажешь, Ли — Ли?..
Ты не замечала, что чем–то похожа на Марту? А Марта на Нину… Я раньше не замечал. Выходит, заметила Камила… И нашлись мы, встретились в этом мире не только потому, что ты почла меня за секс–гуру, понимаешь?..
Если даже Анна, которую я не видел, похожа на тебя, на Марту и Нину, значит, неслучайно все, и тогда отношения наши слишком свободные, многовато в них приволья, Ли — Ли… Избыток свободы в них я чувствую из–за ревности, а я не хочу ни отнимать у тебя свободу, ни ревновать, поэтому лучше мне преодолеть тебя в себе, Ли — Ли, чтобы лабухи надо мной не смеялись… И Марта не говорила протяжно: «В сорок два года…» — а Нина не добавляла: «Мог бы поумнеть».
Я принял твою свободу, Ли — Ли, потому что сам считал себя свободным, Нину и Марту никогда не ревновал, не такая у меня профессия. После любого концерта в любом городе столько всего в койку набивалось… где уже там было ревновать? Но какая–то другая у тебя свобода, Ли — Ли, какая–то другая…
В Камиле также свобода, да это свобода девчушки, которой свободу разрешили, а запрети — и свободы нет. В тебе же ничего не запретишь, так что мне с тобой делать?.. Если всей жизнью своей я привык к тому, что запрещается хоть что–то, должно запрещаться.
С тобой я ощутил, как аварийным мостом обрушивается время… Куда–нибудь с моста нужно бежать — и к прежнему берегу ближе, чем к берегу новому.
Знаешь, как мы живем?.. Не я с тобой, а мы с Ростиком, Крабичем, Пойменовым, с нашими вокально–инструментальными ансамблями и космическими ракетами… Мы живем спинами вперед.
Представь скрипача на сцене спиной к залу. «Ну, пусть себе, — подумает кто–нибудь в зале. — Бзик, выходка, эпатаж…» Только это еще не весь бзик, скрипач стоит и стоит, играть не собирается. Он кладет на плечо скрипку, поднимает смычок, рука его над скрипкой зависает — и он смотрит и смотрит на задник, в пыльные кулисы… Сколько такое может продолжаться?
Прежний берег держит нас, как вросших, над ним не взлететь, от него не отплыть, так как он не время, а состояние. Берег новый отдаляется, пространство между берегами все шире и шире — вот тебя и не видно уже на том берегу, Ли — Ли…
Я теряю тебя каждое мгновение, когда не обнимаю, не целую, когда не с тобой, не в тебе… Сколько может продолжаться такое?..
Я теряю тебя даже в объятиях. Ты моя, пока бьешься подо мной, извиваешься и ластишься, отдавая мне, чтобы владел, свою свободу, а как только воспаряешь, вздрагивая в наслаждении и выдыхая звуки полета, ты воспаряешь не моей и не моей возвращаешься. Зная это, целуешь и шепчешь: «Я твоя…»
«Душа брата есть брат», — процитировал Максим Аркадьевич кого–то из китайских философов, когда уговаривал поменять тебя на Зою. Я запомнил.
Любимая — душа любимой. Твоя душа на свободе, Ли — Ли, и не мне ставить на нее сеть.
В третьей части концерта Брамса я чаще всего ошибаюсь и фальшивлю, что нелогично, так как уже вроде бы разыгрался… Нелогично после двух актов семейной жизни ошибаться и фальшивить в третьей — с тобой, Ли — Ли.
Единственный человек во всем свете, сыгравший концерт Брамса так, как он написан, возвышаясь над одиночеством, Иегуди Менухин. Не мне, лабуху, с этим американцем из Одессы тягаться… Да и скрипка у меня обычная, фабрично–массовая, которой не жаль.
Резко размахнувшись, я ударил скрипкой о дверной косяк. Гвозданул с наслаждением, как гвозданула бы свою семейную реликвию Нина, если бы имела на то характер. Деки, подгрифок, душка, обечайки брызнули щепками и полетели в прихожую, в собачий лай… Дартаньян ворвался в квартиру, ринулся из прихожей в комнату и загрыз бы меня по старой памяти, если б не остался в руке моей гриф. Зубастый батон на кривых лапах фыркнул на палку, брехнул еще раз–другой для самоутверждения и походкой Чарли Чаплина попятился задом к двери…
У двери стояла Зоя Павловна и смотрела на меня испуганно.
— Извините, Роман Константинович, я не ожидала… Вас выпустили?..
— Откуда?
— Из тюрьмы…
— Я был в тюрьме?
— Ли — Ли сказала, что в тюрьме… Правда, она как–то странно сказала, будто вы всю жизнь в тюрьме… Ключ мне дала, чтобы вещи забрать… А вы дома…
— Мы опять на вы?
— От неожиданности… Что происходит, Роман?..
— То же я у тебя могу спросить. Что происходит, Зоя?
— Не знаю…
— И я не знаю. Но давай поцелуемся.