- Я уже говорил тебе – я никогда бы не ударил тебя! Я не бью женщин!
- Мне было больно! И мне было плохо! И не смей больше ко мне прикасаться! Никогда!
- Никогда-а?! А вот это становится забавно! – протянул он, вытирая лезвие кинжала и убирая его в ножны.
Она расслышала, как на этой его поговорочке его голос снова зазвенел от ярости.
- Значит, не прикасаться? Никогда? – он погладил её по щеке, – совсем, значит?
Она отклонилась и отшвырнула его руку.
- Ах, даже вот так?!
Он уставился на неё дикими глазами.
Она упёрла руки в боки и ответила таким же тяжёлым прямым взглядом.
Они стояли друг напротив друга у обочины дороги. Город, в который они собирались вернуться перед тем, как покинуть его, был в одном шаге от них, и именно тут они должны были всё между собой решить, чтобы двигаться дальше – вдвоём или порознь. И это главное, в чём каждый хотел убедить другого.
- Да. Вот так. Так!
Ядвига надменно вздёрнула подбородок. Ветер пустыни налетел и сбросил неумело повязанный платок, тут же растрепав влажные от жары тёмно-каштановые волосы. Один локон прилип к загорелой шее, выглядывающей из-под купленной наспех и плохо подогнанной чёрной абайи. У него перехватило дыхание. Он огляделся. До ворот ещё было далеко, и на них никто не обращал внимания.
Его шея тоже была обнажена – шарф он отдал ей. И он тоже был влажным – ещё с их жаркой страстной близости в развалинах.
Он наклонился к ней и сказал ей, дыша прямо в её лицо: «А тогда зачем ты мне вообще нужна, Фатима? Не ты одна не ожидала и не хотела этого брака, милая. Так давай получим от него хоть какие-то удовольствия! Например, просто секс, дорогая!» И он провел губами по её губам и подбородку, по нежной, вскинутой в бунтовском порыве, шее.
Она выдохнула, приоткрыв рот, и он провёл языком по уголку губ. Она вдруг почувствовала жар в груди и тяжесть в ногах и поясе, и чуть подалась к нему.
- Нет, нет, дорогая! Стой спокойно! Не дай бог ты коснёшься меня! А тут и люди кругом! Ай, стыд какой! Что о тебе подумают?!
Она очнулась и оттолкнула его.
- Будь ты проклят! Чёртов контрабандист! Проклятый бандит! Негодяй! Подлец! Безбожник! Бессовестный! Ты просто… дурак! – она выдала ему весь свой набор французских ругательств, – мерзавец!
Он залюбовался ею. В гневе она была похожа на взбесившуюся лошадь: бешеные потемневшие от ярости глаза, выгнутая шея, грозно раздувающиеся ноздри, нервные частые движения.
- А у тебя был неплохой учитель французского! Я почти всё понял и точно всё запомнил, дорогая, – хотел сказать он с тихой угрозой, но получилось с лёгкой насмешкой.
- Жаль, что ты не знаешь моего языка, я б тебе ещё не то сказала! – огрызнулась она и припечатала напоследок, – идиот! Убила бы!
Он сузил глаза и шагнул к ней.
- В моей стране женщину наказывают и убивают за подобное поведение, Фатима. Ты отказываешь мужу в его праве на супружескую жизнь, ты ругаешь мужа, причём публично, да ещё грозишься его убить. За это тебя могут высечь плетьми на улице, дорогая.
- Давай, беги, жалуйся!
- Если ты будешь так кричать, на тебя пожалуются другие, и я не смогу тебя защитить. Закрой рот, Фатима. Идём. Такси подъехало, – и он крепко и осторожно взял её за руку и повёл к стоянке, – покрой голову, женщина, а то нас обоих осудят, – велел он.
Домой они ехали молча.
На съёмной квартире собрали сумки и расплатились с хозяйкой. Адиль был щедр, и она предложила им взять в дорогу немного фиников и пару груш.
- Оденься, Фатима. Нам нужно сходить на Медину, в лавки, – сказал он.
- Я устала. Я хотела помыться и лечь спать. Сходи один, – попросила Ядвига.
- Нет. Ты пойдёшь со мной. Оденься.
Они снова обменялись острыми взглядами. Она фыркнула и повязала платок. Он так же крепко и осторожно взял её за руку поверх рукава платья и повел по тёмным улочкам, освещёнными фонарями.
- Ну, и зачем мы здесь? – спросила она, когда они пришли в квартал тихих магазинчиков на одной из небольших площадей Медины.
- Ты выберешь себе золото, принцесса. Мне будет стыдно, если ты появишься в семье в этом шнурке бедуинки. К тому же, мне нужно купить подарки всем моим женщинам – сестре и её трём дочкам, матерям Саида и Мавлюда, сестре Мавлюда и моей кормилице.