Мать убеждала дочь и, в конце концов, убедила. Ядвига ужаснулась, узнав в какие кабальные долги вошла мать, чтобы оплатить перелёт в Марокко и обратно. Она подошла к мужу и попросила его продать её калымного верблюда, чтобы оплатить дорогу матери.
Адиль, с замиранием сердца ожидавший, чем закончится эта встреча, за которую он уже не раз себя обругал, согласно кивнул. Он передал пани Яне полторы тысячи долларов. Она благодарно их приняла, чуть не расплакавшись.
Вечером этого же дня она приняла ещё столько же от отца мужа Ядвиги, который передал ей через дочь приглашение на ужин.
За ужином, состоявшимся втайне и от Ядвиги, и от Адиля, старый Мухитдин досконально выспросил у пани Яны всю её родословную, которую Амира, которой отец велел выступать переводчиком, подробно записала.
Вручив женщине деньги и отправив её со своей дочерью восвояси, старый Мухитдин тяжело вздохнул. Хава, подслушивающая за дверью, вздохнула с облегчением. Данные о семье пани Яны не вдохновляли: у её родовитых предков рождалось по одному – по два ребёнка, в основном, девочки…
Ядвига не поехала с мужем проводить мать до самолёта, он не позволил. Они со слезами простились у ворот, за которые на девятом месяце её не выпускали. Пани Яна благодарила Амиру и Адиля за гостеприимство и просила зятя беречь её единственную девочку. Адиль увёз её в аэропорт. По возвращении он нашёл жену на чердаке.
- Аллах тебя сохрани, Фатима! Как ты сюда забралась?! Ты же могла упасть!
- Всё в порядке, Адиль. Она улетела?
- Да. Рейс надёжный, не переживай. Мы договорились, что раз в месяц она будет звонить тебе на мой номер за мой счёт. Вы сможете общаться. Раз в несколько лет я смогу оплачивать ей краткую поездку в Марокко.
- Спасибо, Адиль. Огромное тебе спасибо. Ты сделал мне лучший подарок. Помоги мне, – она протянула руки, и он помог ей подняться с подушек, – я так хотела её увидеть! А она! – горько сказала она словно сама себе.
Адиль взглянул на жену.
Он примерно представлял себе, о чём говорили все эти дни его жена и теща. Пани Яна и в аэропорту сказала ему, чтобы он берёг Фатиму, потому что она больше не сможет о ней заботиться, ей бы саму себя прокормить.
Адиль понимал всю горечь разочарования жены в матери, которую она рисовала себе спасительницей, и которая развеяла её детские иллюзии. И понимал, что теперь она должна, наконец, принять новую действительность своей жизни, посмотрев на всё, что её теперь окружает, другими глазами. И он боялся. Он очень боялся, как теперь поведёт себя его вздорная упрямая темпераментная жена.
- Давай-ка ты сегодня останешься здесь, дорогая. Я не хочу, чтобы ты такими упражнениями навредила себе и ребёнку. Я пошлю к тебе Хазар, и она принесёт тебе всё, что попросишь. Если ты застрянешь, я не успею разобрать крышу до темноты, – пошутил он.
Она даже не улыбнулась, опустившись на кровать под пологом.
Он вздохнул и спустился с чердака, окликнув кормилицу…
Ядвига провела на чердаке две недели.
Хазар относила ей еду на подносе и на вопросы Адиля отвечала одно и то же: «Да, поела. Сидит. Молчит. Думает».
Адиль даже думать боялся о том, о чём так напряжённо думала его жена. Но и мешать ей он не хотел. Наконец, она разбудила его ранним утром, плюхнувшись в темноте на край его постели.
Адиль подскочил от неожиданности, выхватив из-под подушки кинжал.
- Это я! Не маши этим, – сказала она.
- Женщина! Я чуть не умер и не убил тебя от страха! Дорогая! Как ты спустилась?
- С трудом. Мой срок на исходе. Я кое о чём хочу попросить тебя, Адиль.
Он сел, спустив ноги на пол и прогоняя остатки сна.
- Всё, что угодно, дорогая!
- Однажды я поймаю тебя на этих словах, Адиль, но сейчас мне не до шуток. Я хочу принять ислам.
- Что? Ты уверена? – переспросил он, – ты действительно этого хочешь?
- Да. Раз уж я остаюсь здесь и буду рожать твоего ребёнка, я не хочу, чтобы на него показывали пальцем из-за меня. Я не такая истовая католичка, какой меня воспитывали. И, если Бог не помог мне, когда я его об этом просила, значит, я могу поменять Бога, – сказала она.
- Не говори так. Это грех.
- Неважно. Я хочу стать мусульманкой до родов. Что для этого нужно?