- У тебя холодные ладошки, дорогая. Тебе определённо не хватает моего тепла, – сказал он, – и сегодня я это исправлю.
Фатима вспыхнула так, что сама устыдилась своего пыла. Она покраснела и закашлялась, отложив в сторону салфетку.
«Соскучилась! О, Аллах, она соскучилась по мне не меньше, чем я по ней. Дорогая моя»
Он оплатил их обед и отвёл её на конюшни. Там он оседлал Колючку и своего Магриба, они выехали за город. Он направлял животных в горы, и Фатима следовала за ним. На высоком холме они спешились. Шефшауен расстилался перед ними голубым покрывалом с узором из домов и площадей.
- Посмотри на этот город, Фатима. Это моя родина. Я пережил здесь множество потерь и разочарований, много боли и предательства. Но я никогда бы не уехал отсюда. Никогда! Я люблю этот голубой город! Я привёз самого дорого мне человека в самое дорогое для меня место. Верь мне, жена. Я никогда тебя не предам и никогда от тебя не откажусь, Фатима.
«И пусть тени моего проклятого прошлого тебя не тревожат!», - подумал он про себя...
Ладонь Фатимы
Ладонь Фатимы
Домой они вернулись рука об руку, светясь любовью и взаимной нежностью. Амира, Хасан и Хазар тихо выдохнули.
Адиль даже разрешил ей доделать взятые заказы, но запретил брать новые.
Она пока подчинилась, не желая из-за ерунды нарушать хрупкое равновесие семьи.
Прошли лето и осень. Кантара выучила несколько слов по-арабски, по-польски и по-французски. Адиль каждую ночь любил жену, и она каждое утро просыпалась на его плече. Она порхала по дому в облегающем светлом топике и узкой трикотажной юбке, у которой от колен вместо подола шли нарезанные длинные тонкие полоски ткани, так что он грозно велел ей накинуть шаль. Она хохотала и иногда накидывала её – когда усаживалась под вечер на кухне с гитарой и пела ему и всем остальным песни на арабском и польском.
Она стала хорошо понимать арабский, но говорила пока плохо. Они все учили её. К зиме он велел купить дров. В Марокко тоже бывало холодно зимой и в кухне топили печь, согревая дом. Ночью температура опускалась до плюс пяти и даже до нуля, а днём воздух прогревался до шестнадцати-двадцати градусов. Она страдала от таких перепадов.
Когда дрова привезли и свалили во дворике, перевернули серо-голубую мраморную кадку с розой. Цветок погиб, и Фатима попросила разрешения забрать кадку к себе в комнату. Расстроенная Амира махнула рукой. Она отмыла её от земли, и Адиль, проклиная всё на свете еле затащил её к ней на чердак.
- Почему ты всё ещё живёшь здесь? Я велю тебе завтра же переселить Абаль в любую из комнат её сестёр, переселиться в розовую комнату и занять, наконец, подобающее моей жене место! – сказал он, отдышавшись.
Она молча прижалась к нему.
- Ты моя хорошая, – он погладил её по плечам и голове и взял руку, чтобы поцеловать в ладонь.
Она вдруг отняла руку. Он недоумённо взглянул на неё.
- Что с тобой?
- Ничего. Прости.
- Нет. Объясни! – он завёлся с полоборота.
- Всё в порядке.
- Ты отдёрнула руку! Почему!
- Просто эта Итидаль…
- Что?
- Она сказала, что ты обожал целовать её руки, – тихо сказала Фатима.
Адиль изумлённо уставился на неё. Потом потемнел от гнева.
- Как ты могла вспомнить её при мне? Между нами! В наш прекрасный близкий момент? Ты с ума сошла, женщина? Ты всякий раз будешь теперь шарахаться от меня?
- Адиль!
- А, знаешь, я, пожалуй, тоже её процитирую. Ты просто глупая курица и дура!
Он встал и вышел, шарахнув дверью. Фатима вздохнула и всхлипнула. Потом вздохнула ещё горше и запихала слёзы глубоко-глубоко, как делала, когда падала с каната или с лошади, или её царапало и цапало цирковое зверьё. Когда сильно падаешь, есть только два выхода: встать и продолжить своё выступление или уйти со сцены. Она встала и спустилась вниз, к семье и мужу. В эту ночь она мёрзла холодной ночью в одиночестве, хотя дверь была не заперта…
А на следующий день он вдруг засобирался в караван.
- А торговать кто будет? Лавка ломится от товаров, – воскликнула Амира, – и потом, ты зачастил в караваны. Останься дома. Скоро европейский Новый год. Твоя жена уже сейчас радуется предстоящему празднику и покупает нам всем подарки. Она даже спросила меня про ёлку, – уговаривала Амира брата.