- Что все-таки с вами? - робко спросил Ладушкин, когда они вышли на центральный проспект.
- Я же сказала, - ответила она раздраженно. - И не могу понять, какая именно трава дает такой эффект. Исключала из состава по очереди каждую без изменений.
- Можно? - взял ее под руку и ощутил ладонью выпуклый боксерский мускул.
- Хотя и поздно, приглашаю тебя на чай, а то когда еще встретимся.
В ее квартире было так же, как пятнадцать лет назад. Грубоватая желтая мебель пятидесятых годов, старенький приемник "Рекорд" с проволочной антенной, на стенах фотографии хозяйки - маленькой и уже девушки, совсем не похожей на сегодняшнюю, будто из другой жизни. Только книжный шкаф в коридоре по-современному сверкал полировкой.
Из соседней комнаты послышался плач грудного ребенка, оттуда вышла заспанная женщина в халатике. Увидев Ладушкина, она тихо ойкнула и прошмыгнула на кухню, поправляя взлохмаченные волосы.
- Что? - встрепенулась Леонида. - Проснулся? - И пояснила Ладушкину: Моя племянница Неля.
Через минуту Неля вынесла из кухни бутылочку с подогретым молоком и опять скрылась в спальне. Леонида тяжело вздохнула.
- Вот так и живу, - сказала она, расставляя чашки и усаживаясь. - Бери сахар. - И вдруг вскочила и с возгласом "Иэх!" двинула плечом шифоньер.
- Что с вами, Леонида Григорьевна?! - воскликнул изумленный Ладушкин.
А Леонида уже раскачивала обшарпанный буфет на кухне, потом принялась за книжный шкаф.
Ладушкин бегал вокруг нее и не знал, хохотать ему от увиденного или вопить.
- Это бесподобно! Я никогда... не смогу! Да вы же... Атлет! - с придыханием восклицал он.
Из спальни вновь выглянула Неля и, не сказав ни слова, с шумом захлопнула дверь.
Ладушкин попробовал задвинуть книжный шкаф на место, но не переместил и на сантиметр и с ужасом взглянул на Леониду.
- Ничего, Андрюша, все будет в порядке, - виновато улыбнувшись, она, как мальчика, погладила его по голове.
Опять заплакал ребенок. Леонида замерла.
- Там, - кивнула она на дверь спальни, - мое второе горе-злосчастие.
- Что, дитя нездоровое? - осторожно спросил Ладушкин.
Она как-то недобро усмехнулась.
- Чего ему сделается. Пока жив-здоров. - И вдруг сказала: - Это же Федор Дмитриевич, мой супруг. Помнишь, он ходил с нашим классом в походы? Так вот там, в кроватке, он - шестимесячный.
У Ладушкина стиснуло дыхание - что это она, заговаривается?
- Да в себе я, в себе. - Леонида села, быстро закрутила в чашке ложечкой.
Он хорошо помнил Федора Дмитриевича, широкоплечего веселого дядьку, но как-то не решался спросить о нем - мало ли что, может, развелись или умер.
Увидев растерянность и жалость в его глазах, Леонида сказала:
- Я сейчас расскажу по порядку.
Ему захотелось рвануть отсюда подальше, чтобы не услышать что-нибудь совсем жутковатое, но что-то остановило. Вовсе не безумная, а усталая женщина сидела перед ним, и он приготовился слушать.
Ребенок не утихал. Тогда она встала и вынесла его из спальни. Толстенький бутуз, обмотанный одеяльцем. На ее руках он успокоился, прислонился к плечу и мгновенно уснул - едва успела подхватить выпавшую изо рта соску.
- Ты, конечно, засомневался в моем здравом уме, - усмехнулась она, покачивая малыша. - Да, такое и во сне не приснится. Очень рада, что встретились. Потребность высказаться огромная, но не всякому такое расскажешь. Я ведь отчего квартиры меняла? В горисполкоме меня уже принимают за аферистку. А как быть, если такое происходит?
Младенец вновь открыл глаза, мутным взглядом посмотрел на Ладушкина. Она замолчала, сунула дитю в рот соску, и он вновь засопел. Обыкновенный толстощекий малыш уютно лежал на ее плече и ничем не напоминал огромного веселого дядьку, супруга Леониды.
- Так вот, начну по порядку. Встретились мы с Федором Дмитриевичем, когда ему было пятьдесят, а мне двадцать пять. Извини, что такая тема, ты уже большой мальчик, должен меня понять. В молодости я была довольно интересной, но ничуть не смущалась тем, что мой суженый ровно наполовину старше меня. Смотрелись мы неплохо, любил он меня и как жену, и как дочь. Правда, оборачивался вслед каждой юбке, но, поскольку был уже в возрасте, меня это мало волновало. Куда больше не нравилось, что он летун и трудовая книжка его выглядит слишком живописно. Профессий сменил множество, но зато и прослыл умельцем на все руки: хорошо столярничал, чинил магнитофоны, играл на многих инструментах. И вот вижу я вскоре, что не любит он долго на одном месте задерживаться: меняет и работу, и города. Поначалу ездила с ним, потом надоело - устала. Привыкла отпускать самого, куда хочет, хотя и ревновала до безобразия. Зато встречи были сплошными праздниками. Да, забыла сказать о главном: где-то лет через пять после нашей свадьбы заметила я, что мой Федор Дмитриевич будто бы становится все крепче, все здоровее, и морщины с его лица слезают, сглаживаются. Сказала ему. Он долго смотрел на меня, а потом рассмеялся: "С молодой женой и сам помолодеешь!"
Через десять лет Федор Дмитриевич уже не на пятьдесят, а на сорок выглядел. И я опять сказала ему о своем удивлении.
"Да ты, я вижу, не рада, что хорошо смотрюсь, - улыбнулся он. Чудачка. Я ведь седину красящим шампунем закрашиваю".
Я, конечно, приметила эту бутылочку шампуня, но и без него муж не выглядел бы на свои годы.
И стало мне беспокойно. Неприлично говорить плохое о родном человеке, но, скажу тебе, Федор Дмитриевич становился все большим охотником до женщин. Доходили до меня слухи, что у него романы в каждом городе, где бывает. Причем крутит в основном с молодыми. Я бы не стерпела все это, если бы не увидела надвигающуюся беду. Когда исполнилось мне сорок пять, подруга сказала, что мы теперь выглядим одногодками. А тут еще в журнале попалась статья о термитах, о том, что если в термитнике не хватает молодых особей, начинается линька стариков и обратное их развитие, то есть омоложение. Невероятно, однако с Федором Дмитриевичем происходило нечто подобное. Объяснение этому удивительному факту я находила в том, что мужчин в ту пору было меньше, чем женщин. "Линька и омоложение... Что ж, возможно, природа вносит поправки в создавшуюся ситуацию", - утешала я себя фантастической мыслью.