Последний момент, относящийся к действию, – Сыч и его убийца встретились в туалете случайно. Опрос свидетелей показал, что за потерпевшим в этот вечер никто не следил, в фойе его не подкарауливал. Случайность встречи Сыча и его убийцы отметает возможный сговор между убийцей и человеком, нарисовавшим руну. При сговоре и запланированном преступлении два человека могли бы разделить между собой роли: один насмерть бьет Сыча, а другой, чтобы запутать следствие, входит в туалет через пару минут после убийства и рисует руну смерти.
Итак, проанализировав действие, я прихожу к следующим выводам: Сыч зашел в туалет справить нужду перед дорогой. Совершенно случайно туда же входит физически развитый мужчина. Между Сычом и его убийцей происходит очень короткий конфликт, буквально в пару слов. Незнакомец бьет Сыча в висок, видит, как он падает на пол, и уходит. Следом заходит еще один человек. Он, недолго думая, обмакивает палец в кровь, рисует на зеркале руну и выходит из туалета.
Теперь люди. В туалет заходят (если верить Кристине Ригель) Дегтярев, Трушкин и Сыч. Паксеев то ли заходит туда, то ли сразу же идет на цокольный этаж к Инге, пока неизвестно. Инга считает, что в туалет поднимался Антонов. Инге я полностью доверяю. Врать ей про Антонова нет никакого смысла. Инга женщина расчетливая, интриговать против меня, своего покровителя, она не станет. Через год или два, когда она окрепнет, установит в поселке крепкие связи с влиятельными лицами – тогда да, она может показать мне фигу. А пока – нет.
У Инги в городе с Журбиной была похожая история: когда Наталья Павловна дала ей работу и жилье, Инга ей руки готова была целовать, а потом поступила в отношении Журбиной очень некрасиво. За что и была изгнана из города в Верх-Иланск.
Еще в туалет заходил учитель. Простое и объяснимое действие – оправление естественных надобностей он зачем-то постарался замутить рассказом об Инге с Паксеевым. Про меня и Ингу в поселке многим известно, хотя я оставался ночевать у нее всего несколько раз в самом начале лета и пару раз в конце июля. В августе в Верх-Иланск приехала Марина Антонова и прямо заявила – если сорвешься и переспишь с другой бабой (зашел-вышел-забыл), то пускай это будет кто угодно, только не Инга! Логику Маринки можно понять: я ей не муж, чтобы верность хранить, и не монах, чтобы вести целомудренную жизнь, с кем-то встречаться все равно буду. Меня за это никто не осудит, и на Маринку никто в поселке пальцем показывать не будет: погуливал парень до свадьбы, ну и что такого? До свадьбы – не считается! Но если до общаги дойдут слухи, что я в Верх-Иланске путаюсь с Ингой, тут Маринку все общежитские девчонки засмеют: обалдеть, на кого он тебя променял!
Учитель, рассказывая мне об Инге с Паксеевым, хотел отвести мое внимание от туалета. Зачем? Он заходил в туалет, увидел труп и вышел, никому ничего не сказав, а теперь боится, что его обвинят в убийстве? Или он боится обвинения в том, что это он нарисовал руну? Что-то уважаемый учитель скрывает, что-то он видел в туалете, о чем говорить не хочет.
После сопоставления всех лиц, проходивших мимо входа в туалет, их физического телосложения и степени опьянения у меня вырисовывается один реальный подозреваемый – Антонов Михаил, отец двух дочерей, к одной из которых я питаю теплые чувства.
Я прекрасно помню первые дни, когда в общаге стало известно, что меня переводят для дальнейшей службы в Верх-Иланск. Все общежитские девушки, для которых я еще вчера был достойным женихом, узнав о переводе, разом потеряли ко мне всякий интерес. Даже моя бывшая невеста Лариса Калмыкова не нашла пары слов, чтобы поддержать меня в трудную минуту. Могла бы сказать: ты, мол, крепись, жизнь со ссылкой в Верх-Иланск не заканчивается, когда-нибудь вернешься в город! Нет, она предпочла изобразить, что вообще со мной не знакома. Да что там девушки, если общежитские парни пришли ко мне, мол, продай нам свою фирменную «Монтану», в Верх-Иланске в ней все равно некуда ходить. Там, мол, всего две асфальтированные улицы, и по тем коровы ходят. Из принципа не продал, хотя, как оказалось, в поселке действительно всего две асфальтированные улицы, но скотину по ним не гоняют. Эти две улицы – центр поселка, там коровам делать нечего.
Только для одной Маринки Антоновой я не превратился из «первого парня на деревне» в изгоя. Как мы с ней встретились в моей кровати, так до самого моего отъезда не разлучались. Она вообще очень спокойно отнеслась к моей ссылке. Немудрено – она до отъезда на учебу в город всю жизнь прожила в Верх-Иланске, и для нее он был малой родиной, а не отдаленным глухим местечком. Коров на улице она не боялась.