И ведь схоронил же, и заупокойную прочёл, и крест поставил — всё честь по чести.
Михель не раз наблюдал, как погребали отдельные косточки-суставчики солдат, попавших в подобный переплёт, иной раз слабо надеясь, что это останки именно того, кого надо. Но Гюнтер-то свершил обряд над предателем — хуже врага. Все честь по чести, лишь уходя, бросил:
— Встретимся в аду. Явись, пожалуйста, обутым.
Скоро подал голос и «крестник» Гюнтера. Сперва просто стонал, потом начал кричать, чтобы добили — свои ли, чужие — без разницы. Его просьбу поддержали мужики за забором, обещая чудовищные кары, если изверги ландскнехты не исполнят последнюю волю умирающего. На всё это Гюнтер только посмеивался и предлагал паре мужиков рискнуть с дубьём перелезть через забор и самим несколькими ударами свершить благое дело. Те в ответ подняли над забором шляпу на прутике. Ландскнехты, разумеется, не клюнули на столь дешёвый фокус. Подставлять головы вместо шляп мужики не рискнули. На этом перебранка закончилась. Стих, ослабев, и раненый, чем немало обеспокоил Гюнтера.
Настроение у всех в доме после первой, пожалуй, за день удачи резко повысилось. Повеселел даже Ганс, которому от щедрот выделили четыре патрона, и он, кое-как обточив ножом пули к своему ружью, вновь почувствовал себя вооружённым и уверенным, хотя время от времени морщился и осторожно трогал раненое плечо. Пару раз Михель ловил его ощупывающий взгляд, но не придавал этому серьёзного значения — после поговорим. И о Мельхиоре, и о солдатской взаимовыручке.
Однако ж солнце, в данном случае союзник ландскнехтов, явно собиралось предать-улизнуть. Торчало над горизонтом хорошо если на две пики. Как пить дать, мужики ночью взбодрятся и попытаются-таки добыть головы упрямцев.
Голод опять же донимал всё сильнее и сильнее — кишки прямо-таки военные действия в тылу открыли, требуя контрибуции. Макса уже дважды гоняли за водой, и с каждым разом она оказывалась грязней. Ганс пробормотал что-то насчёт неотложной нужды и бочком-бочком выскользнул за дверь.
— Братцы, а он ведь на чердак, за девкой, — догадался Макс.
— Сейчас вернётся весь в кровище, и будет нарочно, на виду у всех в зубах ковыряться. — Маркус никак не мог привыкнуть к Гансовым выходкам.
— Помните, помните, однажды Ганс на полном серьёзе утверждал, что, если одновременно закусить католиком и протестантом, несварение обеспечено — они и в брюхе продолжат распрю о вере.
— Постой, — спохватился Михель, ткнув пальцем в Маркуса, — когда началась вся эта заварушка с мужиками, ты ведь что-то уписывал за обе щеки?
— Кто, я? — удивлению Маркуса явно недоставало искренности.
— Э, братишка, — насел на него Гийом, брюхо которого издавало особенно выразительные рулады. — Так не годится в честной компании, чтобы один трескал от пуза, а другие ноги протягивали с голодухи.
— А ну-ка дыхни, — поднялся с корточек Макс, — враз определим.
— Да я, — потупился Маркус, — в общем, там кусочек ветчины завалялся от чьей-то столетней трапезы. Ну, до того закаменел проклятый — не угрызть.
— Так подать же его сюда немедля! — чуть ли не в четыре глотки, как у них частенько случалось, выдохнули остальные.
Маркус метнулся было из комнаты, но был схвачен за полу камзола Максом.
— А ведь он сожрёт по дороге половину, — авторитетно заявил Макс, — слупит, как пить дать.
— Надо послать тогда с ним кого, дабы догляд был, — рассудительно пробасил Гийом.
— Ну да, чтобы они в две пасти уничтожали всеобщее достояние.
В конце концов после недолгих споров решили, как обычно, послать Гюнтера.
— Смотри, чтоб он тебя не зарезал за тот кусок, — напутствовал Гюнтера на дорогу неугомонный Макс. — Да пошарь хорошенько, может, там не один кусочек-то завалялся.
Гюнтер для смеха взял мушкет наперевес, словно Маркус находился под стражей, и так его вывел из комнаты.
— Такой компании обормотов только с мужиками и совладать. Бывалые вояки вырезали бы нас в два счёта, — подал голос молчавший до того Михель.
— Где ж их взять, бывалых-то — все от сохи вчера забриты.
Кусочек, торжественно внесённый Маркусом, подталкиваемым Гюнтером, был не сказать чтобы так уж и мал. Вот насчёт твердокаменности Маркус ничуть не приврал.
— Только топором и орудовать, — покачал головой Макс. — Зубы тут не помощники, да и нож обломать — раз плюнуть. Только по запаху и можно определить, что сие такое. А помните божественный запах свежайшей, только что с коптильного крюка ветчины?