Ганс ещё что-то бормотал, а Макс уже согнулся в углу, держась за живот.
— Она на небушко вознеслась, Гансик, — рыдая от смеха, выдавил Макс, — понимаешь, на небо, вместе с бренным телом.
Макс ткнул пальцем в потолок, и Ганс послушно проследил взглядом за его жестом, словно ожидая обнаружить какие-то следы на потолочной копоти. Тут уж засмеялись все. Даже мрачную физиономию Гюнтера расцветила улыбка. Ответным эхом раздались мужичьи проклятья по ту сторону ограды, да только кто на них обращал внимание. Лишь Ганс сурово сдвинул брови, сообразив, что опять попал впросак.
— Что, обжорна ненасытная, выкусил втихомолку? — включился в веселье Маркус, и все, оценив, тут же подхватили — «обжорна, обжорка».
— Надо было дурню её за ноги к балке подвязать, ровно окорок, тогда бы никуда не делась, — вначале никто не понял, серьёзные речи ведёт Гийом или подначивает беднягу Ганса, но Гийом сам рассеял недоумение, лукаво добавив: — И подкоптилась бы пороховым дымком заодно.
— Лучше за шею надо было вязать, — и приподнявшийся было Макс вновь повалился, совсем не беспокоясь о чистоте платья, — как корову в стойле.
— Ну какая ж она корова, — от нарочито трезвого тона Гийома, стало ещё веселей.
— Она тёлка, стельная или яловая, — попытался блеснуть познаниями в сельском хозяйстве бессменный обитатель городов и лагерей.
— Пле... пле... племенная, — наконец-то совладал с языком Макс, вновь зарываясь в кучу мусора.
Ну, не мог Ганс, видя такое буйство безудержного веселья, долго оставаться хмурым и обиженным.
— Ну да, не пожрал, не пожрал, и в брюхе тьма египетская, и задница опять останется девственно-чистой и скоро вообще паутиной покроется! Довольны, довольны, да! Но ведь ты-то Макс, ты-то тоже голодным походишь.
— А вот и не угадал, не угадал! Ставишь стаканчик в ближайшей корчме, что скоро поедим?
— Ребята, — понятливо растянул рот до ушей Ганс, — так она у вас, и живая!
Вот тут-то всё испытавший и переживший дом точно должен был распасться и рухнуть, насыпав могильный холмик над визжащей и стонущей от неистового восторга пятёркой.
Мужикам явно должно было почудиться, что в доме завелась нечистая сила, и их недругов за руки — за ноги волокут на раскалённые сковородки и в полные смолы котлы.
— Да, да, да — и насолили, и накоптили, и напарили, и нажарили, — Макс быстро загибал пальцы, всё больше запутывая Ганса. — Тебе что в девках больше нравится? Отвечай быстро и честно! Поди-кось филейная часть? Помним, как ты постоянно оглядывался на всех встречных и поперечных.
— Да, задок, — и Ганс развёл руками, показывая, какие именно размеры заслуживают его внимания.
— А мы тебе грудку оставили, — хором заорали все, ибо Ганс уже не первый, да и не десятый раз попадался на эту старую как мир, ещё на каннибальской заре человечества придуманную шутку.
И опять задрожал, затрясся, заходил ходуном старый дом, пытаясь припомнить — смеялись ли когда в нём так, как эти сумасшедшие... Разве что до войны.
— Полбу будешь лопать и радоваться, — ткнул Ганса в чудом не рассыпанное в этой заварушке зерно Маркус. — На свежатину его растащило, видишь ли. Одно слово — обжорка.
— Он не обжорка, — вступил в разговор охрипший от беспрерывного дикого хохота Михель, — он — господин лишний рот.
Однако посмеяться вдоволь над этой новой шуткой успел разве что быстрый на еду, веселье и расправу Макс.
XIX
Ударил залп, другой, зачастили по отдельности в какофонию выстрелов, нарастая, включились крики, конский топот. Где-то там, за стенами, жарким пламенем вспыхнул бой — короткий и яростный.
Вмиг смех полетел из окна, вышвырнутый за ненадобностью. Мушкеты в руках, фитили проверены, курки взведены — к окну, к окну. Ганс, увалень, опрокинул шляпу с зерном, но никто этого и не заметил.
Тревога, мешаясь с радостью, густо залепила комнату. Неужто долгожданное спасение? А вдруг это просто мужики из-за чего-то крупно повздорили? А если это шведы?
— Крути, не крути, надо вылезать. Не дожидаться же здесь второго пришествия, — выразил общий порыв Гюнтер.
— Сунемся из огня да в полымя, — с сомнением покачал головой Маркус, всё ещё не переваривший потерю своей личной ветчины.
— Опять не поели, — сокрушённо покачал головой Гийом, — чует моё сердечко — помирать нам голодными.
— Вылезать надобно! Правильно Гюнтер говорит, — воинственно потряс мушкетом Ганс. — Глядишь, ещё и девку догоним. Чую, не могла далеко уйти.