— Оказывается, ваш муж хорош гусь. Ему светит безвременное пребывание в психушке. Если он когда-нибудь оттуда и выйдет, будет стопроцентным калекой. — Жолобов помолчал, оценивая эффект, произведенный его словами. — Но есть выход. Выезд за границу по израильской визе.
— Но он же не еврей!
— Какое это имеет значение? Значит назначим евреем. Нет проблем. Так что подумайте. Самолёт вас доставит в Вену, а там — на все четыре стороны. Совсем не обязательно лететь в Израиль. Подумайте, обсудите. Позвоните через три дня. Что вы на меня так смотрите? Я это делаю исключительно из любви к себе. Да воздастся дающему сторицей. Возможно, когда-нибудь будет необходимость, и вы походатайствуете за меня. Так что я вовсе не альтруист. Скорее прагматик.
— Но… При ваших возможностях…
— «Есть высший Судия, он ждёт! Он не доступен звону злата и мысли, и дела он знает наперёд!» — Сказал поэт. А поэты — провидцы. Я им верю.
— Вы… вы… верите в Бога?
— В этих строках слово «Бог» не называется. — Улыбнулся Жолобов.
— Невероятно!
— Ну. Ну. Не занимайтесь психоанализом. Человек есть человек. Мои проблемы находятся совсем в иной плоскости, чем ваши. Так что — думайте. До свидания.
50
На другой день в ординаторской доктора Щукина состоялся военный совет.
— Чем черт не шутит. Принимайте предложение вашего Жолобова. Если это не провокация. Вы ещё молоды и сможете там состояться. Нечего раздумывать. На мой диагноз они наплюют. Поставят тот, что им нужен. Практически выбора нет.
— Что скажешь, Эмилия?
— Я, как ты. Ты же знаешь.
— Хорошо. Передай Жолобову, что мы согласны.
51
Месяц спустя Филипп Аркадьевич и Эмилия ранним утром прошли таможенный досмотр быстро и без проблем. Провожали отлетающих товарищ Жолобов и Сидорович. Жолобов сухо попрощался и пожелал им счастья и успехов на новом месте. Сидорович даже всплакнул. За это время он привык к Эмили и был очень огорчен, узнав, что она увозит Филиппа в государство Израиль. Кого теперь к нему подселят? Кто знает. Нынче он стар, всё чаще приходится сопровождать бывших коллег на кладбища, и некому теперь за него заступиться.
В накопителе шумно толпились еврейские семьи, покидавшие Родину-мать.
У трапа самолёта Филипп Аркадьевич почувствовал, что кто-то трется о его ногу. Он глянул вниз. Вертя вздыбленным хвостом, у ноги переминался с ноги на ногу Ферапонт. Филипп Аркадьевич взял кота на руки. Ферапонт потёрся о его щеку.
— Интересно, на какие средства вы будете первое время существовать? На эти несколько сот долларов, что вам выдали? — Съехидничал кот. — Удивительная безответственность. Опусти меня на землю сбоку у самого основания трапа. Да не слева, а справа. Да. Тут.
Филипп Аркадьевич опустил кота. У самого трапа лежал знакомый мешочек понтийского сафьяна.
— По-моему, ты кое-что забыл. Не следует пренебрегать подарками несравненной Юлии. Кажется она вручила тебе этот кошель для покрытия мелких расходов, а ты его небрежно оставил в серванте.
— Но мне таможенники не позволили бы вывезти эти монеты!
— Вот поэтому я тебе их принес сюда. В Вене, в гостинице «Савой Хилтон» в конторке портье живёт мой дальний родственник Себастьян. Передашь ему привет от меня. Он тебе поможет. Эмилия, почеши мне за ухом на прощание… Мр-р…