Глостер отличался необычайным честолюбием, а единственной его целью в жизни было возвыситься любым путем. Хотя на деле он обладал немалой властью, это его не удовлетворяло, и он постоянно завидовал более высокому положению, занимаемому Бедфордом, а также богатству и влиянию епископа Бофорта. Его надменность, безответственность, изменчивый и непостоянный нрав и упрямое желание любой ценой добиться своего, пусть даже это и повредит интересам и благополучию страны, не позволяли ему осуществить свои планы.
Глостер командовал отрядом и был ранен в битве при Азенкуре, а также служил под началом Генриха V в более поздних кампаниях; он был смелым воином и тщился снискать славу на поле брани. Он боготворил Генриха V как героя, хранил верность памяти брата и был полон решимости продолжать его военную политику, в чем видел свой священный долг, завещанный братом. Он был благочестив, хотя и склонен к беспорядочным любовным связям, которыми, по слухам, и подорвал свое здоровье, еще не достигнув тридцати. Кроме того, он был милостив и любезен к представителям всех классов, чем и заслужил популярность среди простолюдинов и прозвище Доброго Герцога Хамфри. Вельможи, которые знали его лучше, вполне могли дать ему совсем другое имя.
Епископ Бофорт, главный соперник Глостера, был хитрым, проницательным политиком, интеллектуально превосходившим герцога: Глостеру редко удавалось взять над ним верх. Епископ был наиболее энергичным и деятельным из сыновей Гонта от Кэтрин Суинфорд и стремился в первую очередь стать церковным сановником европейского уровня. Прежде всего он лелеял мечту сделаться папой, но, хотя в 1426 году он и удостоился кардинальской шапки, желание взойти на папский престол он так и не осуществит.
Хронист Эдвард Холл описывает Бофорта как «человека безмерно богатого». Он получил огромную прибыль от торговли шерстью и использовал свое несметное состояние, дабы достичь власти. Его ссуды короне, в период 1406–1446 годов составлявшие более 213 тысяч фунтов, поддержали истощенную королевскую казну. Глостер пытался обвинить Бофорта в ростовщичестве, которое церковь в ту пору осуждала как смертный грех, но не сумел представить никаких доказательств, что Бофорт действительно требовал проценты со своих займов. Изучение приходно-расходных книг Бофорта лишь недавно подтвердило, что он и в самом деле получал от ссуд немалый доход. Бофорт старался не только обогатиться, но и использовать свое богатство для достижения власти, чтобы оспорить лидерство Глостера в совете и самому добиться политического превосходства.
Бофорт имел огромное влияние на маленького короля, который величал его «нашим дражайшим дядюшкой, необычайно щедрым и великодушным». На протяжении всего несовершеннолетия монарха Бофорты будут составлять сплоченный, могущественный клан. Эксетер был опекуном короля, его племянник Эдмунд Бофорт – членом совета (старший брат Эдмунда Сомерсет томился в ту пору во французском плену), а кардинал всем правил.
Королеве Екатерине, которой, по условиям завещания ее мужа, было отказано во всякой политической роли в период регентства, было хотя бы позволено не расставаться с сыном, пока он еще мал. После похорон Генриха V она увезла младенца в Виндзор и затворилась там с ним на целый год. Затем они подолгу жили либо в замке Хартфорд, либо во дворце епископов Уолтемских, приезжая в Вестминстерский дворец только по торжественным случаям. Роль вдовствующей королевы Екатерина исполняла идеально. Она никогда не вмешивалась в политику и, в свою очередь, удостаивалась всех почестей, полагавшихся ей по ее положению. Ее жизнь ограничивалась домашней и церемониальной сферой.
Глостер и члены совета были весьма озабочены ее будущим, поскольку она была все еще хороша собой, немногим старше двадцати, и трудно было вообразить, чтобы она рано или поздно не захотела вновь выйти замуж. Трудность заключалась в выборе жениха, когда придет время. Прежде вдовствующая королева ни разу не вступала в брак в Англии, и, если бы Екатерина вышла за английского лорда, он почти наверняка преисполнился бы политических амбиций и попытался бы оказывать влияние на короля. Если бы она вышла за одного из чужеземных монархов, то этот выбор тоже повлек бы за собой серьезные политические последствия. К счастью, пока королева занималась только воспитанием сына и не проявляла желания выйти замуж, а потому о проблеме можно было спокойно забыть.